Русский штык на чужой войне

К вечеру мы подходили к Стоходу. Решили петь песни. Русские уланы затянули какую-то русскую песню, громким эхом отдававшуюся в лесных дебрях.

Вдруг впереди нас что-то вспыхнуло, и вскоре нас озарило яркое пламя. Мы были в недоумении. Когда же подъехали ближе к Стоходу, то петлюровцы открыли по нам стрельбу из орудий, пулеметов и винтовок, не причинявшую, впрочем, нам никакого вреда.

Командир 1-го эскадрона выехал вперед с трубачом и, подобравшись к самому берегу реки, стал бранить петлюровцев.

Услыхав польскую речь, те прекратили стрельбу. Оказалось, что петлюровцы, услыхав русскую песню, подумали, что наступают большевики. Они забыли, что целый кавалерийский полк находился на другом берегу реки, и подожгли мост, который успел уже сгореть.

Хорошо, что Стоход можно было перейти вброд, а то бы мы оказались в дурном положении. Мы его перешли бродом и двинулись дальше, к Яйне.

Начались дожди и для нас наступили плохие времена: несмотря на это, уланы прятались в сараях, которые были чище изб.

Дня через два или три мы двинулись к Ковелю. Однако в город мы не вошли, а свернули на Холмское шоссе и остановились в небольшой деревушке, находившейся около него. Здесь мы должны были пробыть довольно продолжительное время, и поэтому я получил отпуск на целый день.

Здесь нам выдали жалование за целый месяц, и я отправился в Ковель. В Русском соборе шла служба, так как было воскресенье, и я с радостью и умилением отслушал литургию.

После церкви я решил зайти к портному. По дороге зашел в какую-то будку выпить ситро. Ее содержателем был какой-то поляк. Узнав, что я – русский, он вступил со мной в разговор на политическую тему.

На прощание он мне сказал: «Ничего у вас не выйдет… Придут большевики, набьют вам морду и всё будет по-старому… Вновь будет русская власть и всё будет дешево… А то вот нацепил саблю и думает, что вояка», – указал он на меня.

Я его хорошо выругал и пригрозил жандармами. Слово «жандарм» подействовало на него магическим образом, и он замолчал.

Жизнь в Ковеле кипела: были открыты рестораны, кафе и кинематографы.

В это время в городе было очень много польских войск. Пришел бронепоезд «Пан Пилсудский», прибыли эшелоны с войсками. Настроение у всех было жизнерадостное. Не раз мне приходилось слышать возгласы: «Будем защищать Ковель! Не сдадим город!.. Здесь будет положен конец большевистскому наступлению!»

Местных жителей мобилизовали для рытья и исправления окопов. Возле вокзала были установлены две шестидюймовые пушки. Их колеса были похожи на колеса тракторов. Одно такое орудие везли 14 пар мулов.

В Ковеле было очень много петлюровцев. Они кутили в городе, швыряли направо и налево деньгами и щеголяли в пестрых опереточных костюмах.

Несколько дней мы отдыхали, получая прекрасный усиленный паек: белый хлеб, молоко, шоколад и зелень.

Наконец из Ковеля от начальника группы польских войск нам пришел приказ выступить и занять хуторок на шоссе Мановичи – Ковель, чтобы наблюдать за ним.

К шоссе прилегала небольшая поляна, за которой шел маленький лесок, а за ним находилась деревушка. Наш эскадрон расположился там. Выставили караулы, выслали разъезды, а остальные отдыхали. Так стояли три дня.

В это время большевики повели наступление на ковельском направлении, и вскоре они подошли к Ковелю. Завязался артиллерийский бой, и красные повели атаку на ковельские позиции.

Командир полка прислал нам распоряжение, согласно которому большевики с большой вероятностью должны будут попытаться обойти ковельскую группу польских войск по шоссе, охраняемому нами, чтобы ударить ей во фланг.

В это время бой под Ковелем был в самом разгаре. Громыхали орудия, доносилась глухая трескотня пулеметов, и нам казалось, что временами мы слышим крики «Ура!» и польские «Виват!».

В разгар этого боя к дому командира эскадрона подскакал улан и тотчас же трубач заиграл тревогу. Мы вывели своих лошадей и приготовились.

Командир эскадрона скомандовал «Садись!», и мы понеслись рысью к роще. На опушке спешились, и он, вооружившись биноклем, стал смотреть на шоссе.

Я же невооруженным глазом отлично видел, как по нему двигалась пехотная колонна, не меньше батальона (300–400 человек). Она подходила все ближе. Наши дозоры, наблюдавшие за шоссе, отошли за лесок.

Колонна вдруг исчезла в котловине, и мы ее не видели минут пять. Наконец она снова вынырнула, совсем близко от нас. Мы уже ясно различали роты и интервалы между ними. Впереди батальона несли красный флаг, колыхавшийся на ветру.

Сердца наши колотились – было ясно, что мы должны будем столкнуться с красными. Командир эскадрона и вахмистр молча наблюдали за большевиками. Наконец последний скомандовал: «Садись!»

Мы сели и приготовились к атаке. Ноги дрожат, руки судорожно сжимают поводья.

Сквозь редкие ветки я видел колонну, уже находившуюся на шоссе напротив рощи. Красноармейцы пели, один выплясывал перед ротой. Шли они крайне беспечно: ни дозоров, ни даже наблюдателей выставлено не было.

Наш эскадрон выскочил из рощи и помчался к колонне. На всем скаку уланы разлетались в лаву.