И Михаил Веллер тоже пишет: «Всё, что защищает интересы народа и одобряется им, это и есть демократия». А между тем любая вменяемая и адекватная власть, даже не имеющая вообще ни чего общего с демократией, будет защищать интересы народа и в силу этого получит народное одобрение. То есть под демократией наши мыслители понимают любую хорошую власть в противовес власти плохой. Ведь что они по сути говорят? Наровластие хорошо тогда, когда про власть народа ни кто и не вспоминает, а просто власть заботиться о народе и прислушивается к нему.
Александр Дугин высказывается ещё интереснее: «Демократические формы правления представляются для грядущей России оптимальными. Важно разделять западную либерал-демократическую систему, основанную на либерализме и чисто количественном подходе, и иные формы демократии. Евразийский проект противопоставляет концепцию качественной демократии, при которой во главе угла стоит принцип суверенности народа, как единого целого».
Вот я насчет «качественной демократии» очень заинтересовался. Как такое может быть, если смыслообразующим принципом демократии является подсчет именно количества голосов? Нафантазировать, конечно, можно что угодно, но тогда надо поделиться результатами своего творчества, а то совсем не ясно, что автор имел ввиду. Какие-такие «иные формы демократии»? Может быть, модели Сталина, Мао Цзе Дуна, Ким Ир Сена? Тут без примеров никак не обойтись. Но примеров Александр Гельевич не приводит. А потому совсем не понятно, что это за «принцип суверенности народа, как единого целого»? Как должны выглядеть те политические структуры, которые призваны осуществить этот принцип на практике? Либо это уже где-то было и тогда скажите где? Либо этого ни где не было, и тогда не соблаговолите ли описать своё изобретение хотя бы в общих чертах?
Боюсь, что мне понятна психологическая подоплека туманных рассуждений о такой-то другой, таинственной форме демократии. Мы видим, что демократия – это отвратительно. Но в нашем мире демократию принято любить и уважать. Что же нам делать? А давайте скажем, что демократия – это не демократия, а не демократия – это демократия. И это сразу понравиться всем, кто хочет «и душу спасти, и капитал приобрести».
К сожалению, этого соблазна не избежал и блестящий русский мыслитель Иван Ильин. Он писал: «Именно автономное правосознание составляет ту духовную сущность демократии, которая только и придает ей некий духовный смысл… В демократическом устройстве важна не система внешних действий, но внутренний уклад души, внутренний способ руководить своим поведением, мотивировать свои поступки, слагать своё воленаправление и поведение. И если этот способ внутренней жизни вырождается и исчезает, то демократия может оказаться худшим из политических режимов».
Это очень возвышенные мысли, но они не имеют ни какого отношения к реальности. «Этот способ внутренней жизни» не может «выродиться и исчезнуть», потому что он ни когда не был достоянием большинства. Ни когда большинство православных людей не станут святыми. Ни когда большинство спортсменов не побьют мировых рекордов. Ни когда большинство избирателей не достигнут того уровня правосознания, какой можно спрашивать лишь с правителя. Именно поэтому демократия была, есть и будет «худшим из политических режимов».
Иван Ильин считал, что необходимо «… Полное обновление демократического принципа в сторону отбора лучших и политического воспитания… Право голоса должно принадлежать верным гражданам, а не предателям, не черни, и не слепцам. Участие народа в государственном строительстве должно выражаться в отборе лучших».
Почему же на практике демократический отбор отправляет на верх не лучших, а худших? Потому что толстосумам лучшие не нужны. Толстосумам нужны хорошо управляемые холуи, без чести и совести, готовые провести в жизнь всё, что предначертано олигархией. Ошибка Ильина в том, что он воспринимает демократию именно как демократию, а это всегда плутократия. Иван Александрович был человеком с изумительно чистой душой, а такие люди часто принимают политические декларации за чистую монету, и выводы их порою отдают некоторой мечтательностью. Как он, к примеру, представлял себе лишение права голоса «предателей, черни и слепцов»? На практике ведь это совершенно невозможно, просто метода не отыщется. А рассуждения о «политическом воспитании» едва ли не равны ленинскому тезису о том, что каждая кухарка должна учиться управлять государством. Кухарка должна мыть кастрюли, ни какое «политическое воспитание» ей не нужно и не может быть ею воспринято в силу уровня развития. Если же кухарка вдруг неожиданно окажется надлежащим образом «политически воспитана», то она перестанет быть кухаркой, и тогда непонятно, кто будет мыть кастрюли? «Воспитать» всех граждан так, чтобы они относились к «отбору лучших» ответственно и компетентно, значит создать такую ситуацию, при которой в государстве вообще не будет необходимости. Это рай на земле. А он невозможен.