Русский спортивный дискурс: лингвокогнитивное исследование

Более того, именно отсутствие «чёткого и общепризнанного определения «дискурса», охватывающего все случаи его употребления» может быть, по мнению А. Е. Кибрика и П. Б. Паршина, причиной широкой популярности этого термина: «связанные нетривиальными отношениями различные понимания удачно удовлетворяют различные понятийные потребности, модифицируя различные представления о речи, тексте, диалоге, стиле и даже языке» [Кибрик, Паршин URL:.

Ю.Е. Прохоров отмечает, что количество частных определений дискурса «чрезвычайно велико и умножается постоянно» [Прохоров 2006: 27]; кроме того, на сегодняшний день в научной литературе существует немало классификаций и обзоров этих определений, обобщения и систематизации разных точек зрения на понятие «дискурс»[3].

А. Е. Кибрик и П.Б. Паршин [Кибрик, Паршин URL: делают попытку обобщить существующие в гуманитарных науках подходы к феномену дискурс, связанные с различными национальными традициями и даже вкладом конкретных авторов, и говорят о «трёх основных классах» употребления настоящего термина: «собственно лингвистическом», когда дискурс так или иначе соотносится с понятиями речь, текст, диалог; «публицистическом» – восходящем к пониманию французских структуралистов и постструктуралистов М. Фуко, А. Греймаса, Ж. Деррида, М.Пешё и др. и коррелирующим с понятиями стиля и индивидуального языка; «философско-социологическом» – связанном с именем немецкого учёного Ю. Хабермаса, который ввёл этот термин для обозначения «вида речевой коммуникации, предполагающей рациональное критическое рассмотрение ценностей, норм и правил социальной жизни» [Цит. по: Красных 2003: 111].

Впрочем, «осложняющим обстоятельством» для понимания «общей картины употребления термина» является то, что «все три… макропонимания (и их разновидности)» дискурса «взаимодействовали и взаимодействуют друг с другом» [там же].

Последнее замечание кажется нам определяющим, поскольку, на наш взгляд, именно взаимодействие первых двух типов подхода к дискурсу в современных лингвистических исследованиях является наиболее частотным.

Г.Н. Манаенко, обобщая традицию употребления термина «дискурс» в разных теоретических направлениях и лингвистических школах, справедливо констатирует, что названный термин «с самого момента своего появления всеми учёными применялся для исследования и описания явлений, относящихся к речи (в смысле соссюровской дихотомии язык – речь» [Манаенко 2009: 16][4].

Французский лингвист П. Серио выделяет восемь значений термина «дискурс», большая часть из которых также коррелирует с феноменом «речь»[5].

Не менее частотным в современных концепциях оказывается представление о дискурсе в его корреляции с понятием «текст».

Впрочем, мы согласны с мнением Г.Н. Манаенко, который заключает, что в многочисленных вариациях представлений о дискурсе как о «связном тексте в совокупности с экстралингвистическими – прагматическими, социокультурными, психологическими и др. факторами; о тексте, взятом в событийном аспекте» [ЛЭС 1990: 136] «происходит элиминация третьего элемента, необходимого для адекватного определения дискурса, – субъекта» и наблюдается подмена как терминов дискурс – текст, так и терминов речь – речевое произведение (текст) [Манаенко 2009: 21].

Нам импонирует мысль М.М. Бахтина, высказанная им еще в конце 20-х годов, об отграничении «действительной реальности языка-речи» от языка как системы форм, от текста как отдельного и изолированного речевого произведения и, наконец, от текущего потока речевого произведения как психологических процессов говорения, письма, слушания и чтения» [Там же: 28–29][6].

Думается, именно эти воззрения могут быть положены в основу представлений о содержательном своеобразии понятия «дискурс». Если следовать логике рассуждений М.М. Бахтина (еще не употреблявшего соответствующий термин, но увидевшего суть явления), то в этом случае можно, вслед за современными исследователями, констатировать, что дискурс – это «коммуникативно-прагматическое событие социокультурного характера» [Алефиренко 2002: 104], это своеобразное семантическое единство языковой формы, знаний и коммуникативно-прагматической ситуации, это социальная деятельность людей, в которой ведущая роль принадлежит когнитивным пространствам общающихся [Алефиренко 2002: 101–102], это «устойчивая, социально и культурно определённая традиция человеческого общения» [Силантьев 2006: 9], наконец, «это система коммуникации» [Шейгал 2004: 12].

Приведенные определения, на наш взгляд, являются в целом справедливыми, поскольку в них отмечены онтологические черты исследуемого понятия, но при этом неоперациональными, то есть чрезвычайно широкими по содержанию (особенно последнее из них) и потому трудно применимыми в условиях описания конкретного типа дискурса.