Русский театр в Петербурге. Первые три недели сезона

Г-нъ Малышевъ исполненiемъ роли Хорькова показалъ, что идетъ впередъ. Роль, скажемъ откровенно, исполнена не удовлетворительно; актеръ былъ ниже роли. Но намъ дорого то, что въ четвертомъ актѣ звучали настоящiя ноты, хотя и въ перемѣжку съ ложными. Нѣкоторое было произнесено вполнѣ прекрасно. Еще болѣе понравился намъ г. Малышевъ въ Мишурѣ, въ роли молодого Зайчикова. Эту роль игралъ онъ вполнѣ просто и высказалъ много неподдѣльнаго чувства.

За то другая нѣкогда надежда нашей сцены, г. Нильскiй, чѣмъ дальше, тѣмъ становится плоше. И счастье еще, что порой онъ бываетъ не въ ударѣ, играетъ блѣдно, и чувствiй своихъ не высказываетъ. А то просто хоть изъ театра бѣги вонъ. Нѣкоторые находятъ, что г. Нильскiй играя дурно роли, подобныя роли «Мерича», возбуждаетъ къ симъ персонажамъ отвращенiе и симъ приноситъ нѣкоторую моральную пользу. Мы не изъ числа такихъ утилитарныхъ моралистовъ. Г-нъ Нильскiй изображалъ, конечно, того «миленькаго штатскаго», къ изображенiю котораго онъ такъ привыкъ. Но въ такого молодца развѣ старуха Уланбекова влюбиться можетъ, а никакъ не Марья Андреевна.

Г-жа Громова (мать) и Г-жи Волкова и Рамазанова-дѣла не портили и играли вообще весьма удовлетворительно, но за то г. Шемаевъ въ роли Добротворскаго былъ зѣло неудовлетворителенъ, какъ вообще во всѣхъ исполняемыхъ имъ роляхъ. Г-нъ Шемаевъ актеръ по неволѣ; потому что окончилъ курсъ въ театральномъ училищѣ. Игралъ онъ, конечно, безцвѣтно, – но и этого довольно

. Какъ довольно? Да такъ. Вообразите, что роль Добротворскаго игралъ-бы г. Бурдинъ, или г. Яблочкинъ, или г. Марковецкiй, – Боже, какого трагизма напустили-бы они! Особенно въ концѣ третьяго акта. Увы! наша труппа столь небогата что счастье если роль занимаетъ скромная бездарность.

Роль Беневоленскаго игралъ г. Зубровъ, и во 2–мъ актѣ не безъ успѣха, – но въ пятомъ ясно обнаруживалъ, что роль имъ совершенно необдумана. Г. Зубровъ схватилъ одну внѣшнюю комичность и вышелъ Беневоленскiй однимъ изъ подставныхъ жениховъ нашихъ драматурговъ. А на Остроскаго въ этомъ случаѣ пожаловаться нельзя: онъ очертилъ Беневеленскаго съ разныхъ сторонъ. Онъ показалъ, что его любили; онъ показалъ, что Марья Андреевна нѣкоторое влiянiе начинаетъ имѣть на этого «звѣря лютаго»; онъ показалъ, что умомъ добился всего этотъ секретарь, что трудную и тяжолую жизнь велъ и имѣетъ право, по своему, гордиться этимъ. Ни одна изъ этихъ чертъ не была принята въ соображенiе г. Зубровымъ; даже солидности въ немъ не было; солидности, которая такъ комически разъигрывается въ желанiи поучиться танцовать, чтобы не имѣть никакихъ недостатковъ. Вотъ еще одна изъ причинъ почему пятый актъ показался лишнимъ. Особенно непростительно это такому умному актеру, какъ Г-нъ Зубровъ.

А Дуня, спросите вы? Дуни – увы! – не было. Мы уже не разъ упоминали, что театральное приличiе не дозволяетъ поэтическимъ созданiямъ появляться на сценѣ александрынскаго театра. Въ Отелло вычеркивается Бьянка; въ Царской Невѣстѣ портится роль Любаши. Неприлично, согласитесь сами, неприлично. Вѣдь во всѣхъ этихъ личностяхъ есть поэзiя, есть жизнь; вѣдь они съ любовью, съ горячей любовью очерчены поэтами. Нѣтъ-съ. Не прилично. Но въ Москвѣ была – же Дуня? То въ Москвѣ; тамъ другое дѣло, то городъ русскiй, нецивилизованный, простой. А у насъ образованiе, цивилизацiя-съ, парке и сосьете

, какъ говоритъ гоголевская чуйка въ Разъѣздѣ. У насъ за то канканъ въ «Десяти Невѣстахъ», у насъ за то камелiи Г-на Дьяченко, камелiи Г-на С. Соловьева; у насъ за то сцена соблазна въ «Друзьяхъ-Прiятеляхъ». Вотъ наша поэзiя, вотъ наши «загулявшiя» женщины! И мы довольны. И наша критика довольна. Ну, кто изъ нашихъ театральныхъ обозрѣвателей, кромѣ нашего покорнѣйшаго слуги, обратитъ вниманiе на такую мелочь? Въ газетахъ и не упомянули даже объ этомъ. Да и стоитъ-ли? Вѣдь у насъ фельетонъ собственно. Гдѣ намъ театромъ серьозно заниматься? Намъ надо поговорить о скачкахъ, съ восторгомъ разсказать какъ гнѣдой жеребецъ оставилъ за флагомъ сѣрую кобылу; мы съ восхищенiемъ говоримъ о статьяхъ скаковыхъ и рысистыхъ лошадей, и если останется мѣсто въ фельетонѣ, то мы проведемъ черту и напишемъ: Теперь о театрѣ. И начнемъ съ тѣмъ-же жаромъ и одушевленiемъ, какъ о скачкахъ, говорить и о театрѣ.

Да и чего, скажутъ намъ, вы выдумали, что театромъ надо заниматься серьозно, что это дѣло народное? Мы о народномъ театрѣ не прочь потолковать, но въ качествѣ просвѣтителей грубой массы, въ качествѣ раtres conscripti; въ качествѣ, наконецъ, людей читавшихъ французскiя и всякiя другiя брошюры.