Русский театр в Петербурге. Первые три недели сезона

Постараемся, по мѣрѣ силъ, опредѣлить свойства таланта г. Шумскаго. Необыкновенная обдуманность, простота и благородство движенiй, звучный, обработанный голосъ, тонкая расчетливость въ веденiи роли, вѣрность задуманному типу до конца и нѣкоторая холодность въ исполненiи, которая является иногда неизбѣжно, какъ слѣдствiе расчотливой сдержанности – таковы, по нашему мнѣнiю, главныя основы дарованiя Шумскаго. Игра Шумскаго никогда не поражаетъ съ перваго взгляда, какъ всякая необыкновенно умная игра; Шумскiй постоянно хочетъ постепенно раскрывать роль, развертывать свои силы все больше и больше; въ послѣднемъ актѣ ярче и очевиднѣе представить тѣ черты, которыя намѣчены въ первомъ. Иногда это поразительно: таковъ онъ именно въ Кречинскомъ, лучшей его роли по исполненiю. Въ первомъ актѣ, его отношенiя къ Лидочкѣ просто любезны; онъ ей желаетъ нравиться внѣшними прiемами, внѣшними блестками ума; но въ тоже время видно, что за этимъ кроется что-то болѣе привлекательное для женщины. Во второмъ: онъ въ плохихъ обстоятельствахъ, опустился, но энергiя и умъ, нашедшiй – себѣ исходъ въ плутовствѣ, несовсѣмъ покинули его. И какъ онъ оживляется въ концѣ! Но при всемъ томъ внѣшнiе, условные прѣемы барства не покидаютъ его; онъ не забывается отъ радости; онъ по прежнему холодно вѣжливъ; прежде всего и паче всего – онъ человѣкъ высшаго общества; всесовершенный comme il faut. Въ третьемъ актѣ Кречинскiй является въ полномъ блескѣ; у Лидочки онъ затрогиваетъ самыя нѣжныя струны; змѣемъ – искусителемъ смотритъ онъ, когда спрашиваетъ: «гдѣ бьется?» А какая энергiя просыпается въ немъ, когда является Нелькинъ. Какъ благородно, въ тоже время какъ прилично онъ негодуетъ! Въ игрѣ Шумскаго становится понятнымъ поступокъ Лидочки и слова: «опять женщина!»

Если роль Кречинскаго замѣчательнѣйшая по исполненiю, то для опредѣленiя объема Шумскаго таланта очень важна роль Жадова, которую по мнѣнiю нѣкоторыхъ ему вовсе играть не слѣдовало. О Жадовѣ толковали много, но правильнаго взгляда, какъ кажется, еще никто не высказывалъ. Жадова разсматриваютъ какъ попытку Островскаго создать положительный типъ. Задача Островскаго была поглубже: онъ хотѣлъ изобразить слабаго человѣка, «сердце котораго размягчено образованiемъ», по его собственнымъ словамъ, въ столкновенiи съ орлами

стараго чиновничества. Задача жизненная, а не головная, хотя и неудавшаяся автору. Громкiя фразы о гражданской доблести, по случаю Жадова раздающiяся еще до сихъ поръ, по нашему, крайне смѣшны и доказываютъ, что Жадовъ меньше фразёръ, чѣмъ тѣ, которые столь яро нападаютъ на него за фразёрство. Что-же слѣдовало сдѣлать актеру? Понять задачу автора и по возможности восполнить ее. Такъ и поступилъ Шумскiй. Тѣ, которые хотѣли видѣть въ Жадовѣ фразёра – конечно остались недовольны игрою Шумскаго. У Шумскаго Жадовъ явился именно слабымъ, но мягкосердечнымъ человѣкомъ. Это было ясно вездѣ. Онъ не говорилъ громко, не забрасывалъ словами; скорѣй напротивъ было очевидно, что онъ не можетъ передать того, что чувствуетъ. Онъ мягкiй человѣкъ; какой-то необыкновенной кротостью, переходящей въ слабость, дышутъ его отношенiя къ Полинѣ. Привязанность къ Полинѣ на первомъ планѣ; онъ и Полинѣ совѣтуетъ руководиться влеченiями сердца. Это было основнымъ мотивомъ Жадова-Шумскаго. Оттого онъ не кричалъ въ пятомъ актѣ; заключительная рѣчь его не была грозной филипикой. Оттого онъ такъ глубоко понялъ значенiе третьяго акта. Безъ сомнѣнiя, самыя сердечныя ноты, звучавшiя когда-либо изъ устъ Шумскаго, звучали именно здѣсь. Какой глубокiй смыслъ онъ придалъ этимъ заключительнымъ словамъ; слезами звучали они, эти «Лучина, лучинушка, березовая!» Да, какъ лучинушка не ясно горитъ и не вспыхиваетъ, – такъ не горятъ думы, не вспыхиваетъ энергiя у этого слабаго человѣка. Кто умѣетъ такъ понимать роль, кто умѣетъ придавать такое глубокое значенiе сценѣ, – про того нельзя сказать, чтобъ ему не слѣдовало играть роли Жадова. Мы понимаемъ почему г. Шумскiй игралъ эту роль дважды. Мы не знали-бы, безъ этой роли, къ какой задушевности способенъ этотъ актеръ! А неужто задушевность малое свойство? Не ее-ли мы должны цѣнить въ актерѣ выше всего?