Я его понимал. И незачем Юрке добиваться моего понимания извиняющимся тоном. Чего ж не понять! Стоит «девятка» беспризорная – напарник загремел минимум лет на восемь. Почему бы не покататься. Ну перекрасить только, документы выправить, номера сменить – долго ли умельцев найти. И правильно. Так – конфискуют. И ни себе, ни людям. А так – и людям (Юрке), и себе («Я ведь, Саша, сразу ее верну, когда Олежек вернется!.. А пока… или если тебе вдруг понадобится…»).
Благодарствую. Мне есть на чем.
Меж тем – время. Двадцать ноль-ноль.
Я вышел на проспект. Свежо.
Маринки не было.
Вернулся в бар. Хлопнул еще рюмку. Четверть девятого.
Маринки не было.
Я уже не стал возвращаться. Дождусь здесь. Или… не дождусь. Свежо! Стала пробирать дрожь.
Половина девятого. Дрожь заколотила сильней. И от холода и от внутреннего напряжения. Гуси летят, Бояров, гуси летят. Спокойствие, только спокойствие, как говаривал Карлсон.
Гуси-то летят, но куда подевалась эта маленькая засранка! А если она прокололась на чем-нибудь в больнице? Если троица вурдалаков раскусила ее? Тогда… черт знает, что тогда может быть. Всё может быть. И Швед без прикрытия останется – не предупрежден, значит разоружен. А я тут, как последний сопляк в ожидании запоздалого свидания! М-мер- зну!
Без четверти девять.
Всё. Дольше – бессмысленно.
– Чего мерзнешь?!
Вот ведь… засранка! И слово в слово: как я, не так давно, на том же месте в тот же час, но тезке-Сандре. А теперь не я, а мне. Маринка!
Расфуфырилась, перышки расправила. При полном параде. Со вкусом у нее плоховато, хотя… каждому заведению свое соответствие: больница – халат, строгость, чистота; кабак – блестки, шифон, ажур. Гардеробчик сродни тому, опять же недавнему – гостиницы «Советская», где и познакомились.
– Чего мерзнешь?!
– Не мерзну, а прохлаждаюсь, тетя! – сквозь зубы процедил я, чтобы поняла.
– Ты милый, дядя! – хамским проститучьим тоном заявила она как ни в чем не бывало. Но виновато прибавила: – Должна же я была хоть глаза в порядок привести?!
Глаза, да, были у нее в порядке. Привстала на цыпочки и примиряюще чмокнула.
– Уже опять колючий! – с претензией, паразитка. И по своей непостижимой логике вдруг: – А представляешь, если бы и мы брились?!
– Если бы вы еще и брились, вас было бы вообще не дождаться! – рявкнул я и скомандовал: – За мной!
И она вприпрыжку поскакала за мной.
Юрка сделал все как надо. Столик был готов. Холодное было холодным, горячее – горячим. Степа в оркестре был лучезарен и голосист (да, конечно же: «К нам прие-ехал, к нам приехал Альсан-Евгенич да-а-арагой!»).
– А здесь ничё! – оценила Маринка. – Даже уютней, чем в «Советской». И ты, я гляжу, здесь – свой человек.
– Я везде свой человек. Мое место там, где я есть!
Тоже мне, пигалица! Светскую даму будет разыгрывать.
Пусть лучше рассказывает, как дела. КАК ДЕЛА?!
Дела, выяснилось, сравнительно неплохо.
Пришла на рабочее место, не опоздала…
– Не верю!
– А вот представь себе, дядя!
Доктор Чантурия мрачен, будто маму похоронил.
– Меня он чуть не похоронил, меня!
– А о тебе, дядя, вообще речи не было…
О Боярове ни словечком не перекинулись. А чего, действительно? Был больной – не стало больного. Выписался. Как попал в больницу, так и пропал из нее. По собственному желанию. Не станет же она ни с того ни с сего интересоваться: а куда подевался этот… вчерашний, симпати-ичный такой. Самэц-Илья и так растерзать готов… Нет, ни Илью, ни Давида не видела. Но это нормально, это объяснимо: они ведь еще по вызовам работают. Появятся, никуда не денутся.
– А Швед? Что со Шведом, тетя?
А Шведа она тоже не видела. Да, ничего не поделать было. Помнит она, помнит, что ей Бояров наказывал, но повода не представилось навестить больного Шведа. И потом – доктор Чантурия из поля зрения не выпускал. Потом даже пригласил в кабинет – чай, грильяж… а сам изучал-изучал. Говорил о том, о сем: тренажеры, перспективы, Москва, конкурс «мисс чего-то там», не ударить в грязь лицом… А сам изучал-изучал. Ну, она не совсем дура – сидела кукла куклой.
– Верю. Куклой.
– Чего-о-о?! Если хочешь знать, я из-за тебя истеричкой стану, дядя! Я, если хочешь знать, на сплошных нервах который день, а ты!.. Я его спасла, а он – кукла! Вот кто кукла, так это ваша, ВАША фефёла. Она сегодня явилась не запылилась! Навестить перед отъездом, если хочешь знать!
– Кто? Сандра?
– Сандра, Кассандра, хренандра! ВАМ с дружком лучше знать! Кукла!
– Так что ж ты молчишь?
– Я-а-а молчу?! Я, если хочешь знать, сама ее быстренько сплавила на поезд! Еще билет ей доставай, старайся! Там такие очереди, если хочешь знать!
– Какой билет? Какие очереди? Зачем?
– В Москву. Должна же я была хоть как-то рвение проявить! А то Чантурия меня глазами сверлил-сверлил…