Русский вечер

— В бывшую деревню. Двадцать лет прошло, как вывезли отсюда последний сруб, а название осталось — Детьково. Сейчас там только ирга и одичавшие яблони.

Я хотела сказать, что, мол, грустно, когда дороги зарастают, с трудом осваивали край, и вот теперь он никому не нужен, но Миша меня опередил.

— А мне не жалко лесных дорог — пусть зарастают. Дороги — это раны на теле земли, а землю надо беречь. Зарастет дорога, и все придет в естественный порядок.

И опять я согласилась с ним мысленно. В его спокойных словах угадывалось что-то неслучайное, обдуманное, только звучали они грустно.

— А умирающие деревни тоже не надо жалеть?

— Не знаю. Мне не жалко. Но «умирающие» слишком красиво звучит. Они не умирают, просто появляются в другом месте, а вот обычаи деревни, обряды, особое отношение к земле — это все уже совсем другое. Сейчас не в город надо бежать, а из города. Деревня обходится людям несоизмеримо дешевле. Деревня только дает, потребляя при этом минимум, а город сжирает все — ресурсы, воду, леса, сам воздух.

Я вспомнила о Великой душе и решила рассмотреть проблему в свете индийской философии, даже вопрос в уме приготовила, но не задала его, как-то расхотелось. А что спрашивать-то? Скажем, Инь и Ян — древние китайские символы, двуполярность бытия. Ян — теневая сторона горы — есть холод, земля, женщина и так далее. Инь — ее солнечный склон, там небо, тепло, мужчина. Согласитесь, это несправедливо. Женщина дает жизнь, она хранительница очага и мира, но она отрицательный заряд, мужчина — всегдашний разжигатель войн — положительный.

— Тут нельзя говорить о справедливости, — сказал он мягко, как ребенку. — Это все равно что спрашивать, что лучше — право или лево.

— Лево, — ответила я не задумываясь, вспомнив свои блуждания в цветущих лугах.

Он рассмеялся.

— Это очень субъективно. Мир двуполярен, и нельзя спорить, что лучше — плюс или минус, тепло или холод. Одно без другого просто не существует. Даже добро и зло принимают разное обличие, и не всегда можно сказать, что лучше.

— Например?

— Ну… расщепляли атом, получили бомбу.

— Смотря в какие руки эта бомба попадет.

— Не к злодеям, уверяю вас, а к знающим и вполне образованным людям. И не надо больше примеров. Вы и так все отлично понимаете.

Он прав, это я понимаю. Разговор об атомной бомбе шел на огороде, поскольку оба Миши были заняты делом, он быстро потерял свою актуальность. Огород был маленький, но ухоженный, сорняки выполоты, помидоры подвязаны. Наибольшим вниманием хозяев пользовалась картошка, с которой они, не требуя у местного начальства ядов, собственноручно собирали личинки колорадских жуков, а также тыква, начинающая цвести крупными оранжевыми колокольцами.

— Очень люблю тыкву, — сказал чернобородый. — Разумное растение. Смотрите, я с краю всего несколько семечек в землю бросил. А какая мощь! И ведь ей было совершенно все равно, в какую сторону раскидывать свои плети, она без присмотра, но в морковь не полезла и помидоры не затронула.

— Она же не успеет вызреть за лето.

— В прошлом успела, только тыквы получились кривобокие. Люди бестолковые жили, нет бы поставить тыкву ровненько.

— Что вы такое говорите? Смешно. В колхозе косить некому, а вы про тыквы.

— Это все отговорки, — не согласился со мною Миша. — Из города бежать надо. Вот отработаю стаж и перееду сюда на постоянное жительство. Куплю козу, собаку, кур заведу. Из всех благ цивилизации оставлю себе только электричество, ну и книги, конечно.

Я посмотрела на него с сомнением. Ему было немногим больше тридцати, и к тому времени, когда он наработает стаж, многое может измениться. Как всегда, он понял мои мысли.

— Нет, за этот срок человечество не поумнеет. Только сегодняшние проблемы станут еще острее. Каждый гражданин планеты сейчас должен жить, потребляя как можно меньше ресурсов. Нельзя без конца грабить землю.

«Должен-то должен, — подумала я, — но ведь не будет». И еще представила, как он будет доить козу, такой огромный, а коза такая маленькая, и вдруг подумала, что я ничего о нем не знаю — есть ли у него жена, дети, в каком он доме живет и на какую службу ездит по утрам. Тут же я поняла, что и они ничего не знают о моей жизни, и мне захотелось первый раз как-то конкретно пожаловаться.

— Я сбежала из города, вовсе не ставя перед собой столь глобальные задачи. Просто в городе я не могла работать, а мне надо было закончить книгу. Вторую часть, — добавила я зачем-то.

Мне хотелось, чтобы он спросил, о чем моя книга. А я бы ответила: «Как о чем? О жизни». Но он не спросил, он был сосредоточен на колорадских жуках. Лохматый Миша орудовал с костерком, на котором сжигается эта вредоносная дрянь.

Я уже не могла остановиться. Я ждала сочувствия, я хотела, чтобы меня пожалели.

— Я разругалась с городом. Слово «редактор» наводит на меня оторопь. Пишу продолжение книги, а сама не знаю, будет ли опубликована хотя бы первая часть. И не получается ни черта! Еще суета, телефонные звонки, треп какой-то бессмысленный, все друг другу врут. И совершенно непонятно, как с этим бороться!