Русский вечер

Была суббота. Костя сидел с учебником физики, и далекий звонок, продолжительный и чужой — никто из домашних так не звонил, — не поднял его с места. Он отмахнулся: «Откроют…» Звонок умолк, и он тут же забыл о нем, но подсознательно ожидаемого звука открываемой двери не последовало. Костя поморщился: «Что они? Заснули, что ли?»

Он подошел к двери, открыл — никого — и хотел было захлопнуть ее, но в последний момент выглянул на лестничную площадку. Около лифта, спрятавшись в глубокой нише, стояла Надя. Как же он не почувствовал ее звонок? Немудрено, ведь она всегда приходила с Борисом.

— Тетя Наденька, — он весь расплылся в улыбке. — Здравствуйте!

Надя смотрела на него внимательно и строго. Видимо, она совсем не заботилась о выражении своего лица и забыла тот легкий тон, которым люди разговаривают при неожиданной встрече.

— Проходите же…

Она нехотя отлепилась от стены, передернула плечами, словно все это ей было до крайности неприятно, и, глядя в пол, вошла в дом. Только тут Костя заметил, что у нее новая прическа. Волосы были забраны на затылке в маленький пучок и заколоты перламутровой пряжкой. Да и Надя была другой. Может быть, тому виной было отчужденное выражение лица или эта золотистая кофточка и модный костюм того же тепло-коричневого цвета. Косте почему-то вспомнился отец, как он стоит перед зеркалом и задумчиво примеряет один за другим галстуки.

— Я, оказывается один дома, — сказал Костя, заметив, что Надя смотрит за его плечо, и поспешно добавил: — А

Борька в институте. Вы же знаете, у него курсовой спектакль.

— А? Спектакль? Я Борю давно не видела. Думала, уж не заболел ли.

— Нет. Он здоров, но, видно, зашивается. Он даже ночует иногда в общежитии. Прогоняет с ребятами последние сцены. Что же мы в коридоре стоим? Проходите.

— Нет, Костик. Я пойду. У меня тоже много дел. Я вот только хотела узнать, здоров ли он. А как Зоя Павловна?

— Здорова, — ответил Костя упавшим голосом.

Надя подняла на него глаза.

— Что ты, Костя? Перестань хмуриться. Все хорошо.

— Не уходите, Наденька, прошу вас.

Лицо у Нади вдруг сморщилось, как от внезапной боли, когда уже нет сил терпеть, рот приоткрылся, как для крика или стона, но она не закричала, а прикусила нижнюю губу и уткнулась лицом в Костино плечо.

— Ты не говори Борису, что я приходила. Хорошо? Я знаю, ты не скажешь. Тебе можно верить. Знаешь, Костенька, я запуталась. Я бы очень хотела с тобой посоветоваться, но это нельзя. Ты очень славный. А это так подкупает… и расслабляет. Только Борьке ничего не говори. Он ни в чем не виноват.

Сколько уже раз Костя слышал эту фразу. Ее повторяли отец, мать, тетка, друзья. «Он не виноват…» Не виноват, потому что умен, талантлив, потому что сам еще больше страдает от своих ошибок, от резкости с друзьями, потому что ему хуже во сто крат, чем тому, кого он вольно или невольно обидел. А теперь эти слова повторила Надя, и Костя подумал, что же он сделал такое чудовищное, его талантливый и умный брат, какую подлость сотворил? Костя сам испугался этого мысленно произнесенного слова — подлость, испугался настолько, что опустил руки, которыми осторожно гладил Надину спину.

— Милый ты мой мальчик… — вздохом влетело в душу.

Он еще чувствовал тепло Надиной головы, а ее уже не было в доме. Каким эгоистом и олухом надо быть, чтобы не замечать сумятицы, творящейся в доме? А онто думал, что близкие берегут его тишину. Закрытые двери таили от него какое-то неблагополучие, а может быть, беду, — непостижимо — о которой ему не надо было знать. Он вспомнил, что не раз слышал проходящий мимо сознания тревожный шепот, горькие междометия, обрывки каких-то страстных просьб. Родители, как заговорщики, вздрагивали при его появлении. Сдал? Пятерка? Осталась химия? Поздравляем», — и молчаливая, заполненная ожиданием пауза. Молодец, а теперь иди, иди, дай поговорить.

Чаще в роли заговорщиков выступали мать и брат. Как только дверь распахивалась, Борис тут же вставал и уходил, храня в изломанных бровях болезненно-недоуменное выражение. Видимо, он готов был воспользоваться любым предлогом для окончания неприятного разговора, а мать, встретив настороженный Костин взгляд, торопливо приводила в порядок лицо, пытаясь вернуть ему обычную доброжелательность.

Мать часто спрашивала Костю: «В кого ты такой драчливый? Я вот в детстве никогда не дралась. Зачем ты ввязываешься? И вообще, с чего начинаются драки?» Как объяснить матери, что личные Костины драки именно с того и начинались, что он разнимал дерущихся? Начинаешь защищать того, кто послабее. Ну и накостыляешь, и тебе накостыляют по первое число. За что бьют? За хамство, за вранье, дураков надо бить, а то так ничего никогда и не поймут, сквалыг надо бить, доносчиков, а особенно люто — предателей. Но перед дракой всегда надо дать возможность человеку оправдаться: «Какого черта, сэр…» Ну а дальше… ах ты ублюдок, ах ты мразь недобитая, и еще хуже… Не для твоих ушей, мам.