«Русский вопрос» в 1917 — начале 1920 г.: Советская Россия и великие державы

В комментариях газет уделялось внимание и проблемам внешней политики, в частности судьбе Брестского мира.

1 октября 1918 г. В. И. Ленин отправил Л. Д. Троцкому и Я. М. Свердлову записку о новых задачах внешней политики в связи с переломом в развитии международной ситуации и приближающейся революцией в Германии. В записке ничего не сообщалось о пересмотре Брестского мира, дальнейшие переговоры с правительством Германии замораживались. «Практические предложения Ленина лежали в пропагандистской и организационно-технической плоскости: собирать хлеб и готовить Красную армию для помощи международной рабочей революции»[468] Борьбу с Антантой советский лидер считал неизбежной, но до тех пор, пока власть не окажется в руках у пролетариата Германии, Россия должна была сохранять нейтралитет. Политика большевистского правительства строилась, таким образом, в предвидении социальной революции в обоих лагерях империализма — в англо-французском и германском. На объединенном заседании ВЦИК, Моссовета и рабочих организаций 3 октября 1918 г. в связи с этим была принята резолюция, вызвавшая озлобление в правительственных кругах Германии. Немцы отказались от поставок в Россию оружия и активизировали свою помощь правительству П. П. Скоропадского на Украине. Однако под давлением германского МИД генерал Людендорф в начале октября 1918 г. был вынужден дать согласие на передачу русским винтовок и патронов, категорически отказав, правда, в поставках пулеметов[469]. Украина оказалась заложницей как советско-германских отношений, так и мировой политики: большевистское руководство не без основания опасалось, что Антанта и Германия договорятся между собой и немецких солдат на украинской земле сменят англо-французские[470]. Такие договоренности могли быть достигнуты лишь после подписания перемирия на Западном фронте, поэтому затягивание войны, по мнению А. Ю. Ватлина и ряда других исследователей, объективно укрепляло внешнеполитические позиции Советской России.

Положение российского внешнеполитического ведомства усложняло отсутствие налаженного механизма принятия решений. НКИД не имел стратегической инициативы: его роль сводилась к ведению оперативных дел. В основу советского подхода к механизму внешнеполитических решений лег сформулированный Л. Троцким еще в конце февраля 1918 г. принцип об отделении НКИД от политического руководства внешней политикой: «Текущие дела может вести Чичерин, а политическое руководство должен взять Ленин»[471]. Советские дипломаты вынуждены были учитывать существующие реалии, подчеркивать необходимость маневрирования, соизмерять плюсы и минусы революционной пропаганды[472]. Неоднократно выступал в пользу осторожной внешней политики нарком иностранных дел Г. В. Чичерин. Однако сторонники осторожного курса были, видимо, и среди лидеров большевиков. Ватлин, в частности, считает, что с таких позиций выступал Л. Б. Каменев.

Интерес к Германии подогревался и геополитическими соображениями. Окончание мировой войны открывало для РСФСР возможность не только возвратиться к границам, утраченным с подписанием Брестского мира, но и, выйдя из международной изоляции, вернуться в круг великих держав. Однако в действительности ситуация оказалась весьма противоречивой: с одной стороны, поражение Германии открывало путь к восстановлению утраченных позиций в Восточной Европе, с другой — время лавирования между двумя воюющими коалициями закончилось, и державы Антанты получили свободу действий не только в отношении Германии, но и России. Показательно, что в ст. 12 Компьенского перемирия, заключенного 11 ноября 1918 г. между Антантой и Германией, предусматривалось, что германские войска останутся в оккупированных ими районах, входивших до войны в состав России, до тех пор, пока антантовские союзники будут считать это необходимым[473]. Все соглашения, заключенные ранее Германией с другими государствами, объявлялись недействительными, в том числе и Брестский договор.

Безусловно, в Москве учитывали возможные осложнения в связи с упомянутой выше резолюцией 3 октября, однако ее агитационный эффект представлялся, по всей видимости, наиболее важным. «Дипломатам оставалось только облекать классовый язык резолюции 3 октября в формулировки, более понятные для немецких партнеров: союз двух государств невозможен до тех пор, пока в Германии империалистическое правительство, но Россия никогда не станет на сторону Антанты и по-прежнему, поскольку возможно, готова подкармливать Германию»[474].