«Русский вопрос» в 1917 — начале 1920 г.: Советская Россия и великие державы

Германское правительство, со своей стороны, считало, что общая сумма расходов Германии по содержанию пленных превысила отработанную сумму приблизительно на 1 500 000 000 марок, эту сумму Германия и требовала от России (общее число русских пленных 1 200 000 чел.)[458]. Единственным основанием к принятию оптовой суммы могло бы быть желание ускорить возврат на Родину русских военнопленных, однако иллюзий на их скорейшее возвращение даже при самой быстрой уплате требуемой немцами суммы питать было нельзя, так как все ведение войны в Германии было основано на рабском труде военнопленных и, конечно, германское правительство, получив деньги за содержание военнопленных, нашло бы тысячу предлогов задержать их возвращение на Родину и сохранить в неприкосновенности свое «рабовладельческое военное хозяйство»[459]. В связи с этим советской стороной предлагалось принять меры к тому, чтобы переговоры о вознаграждении за содержание военнопленных превратить в мировой скандал и пригвоздить германское правительство к позорному столбу[460]. Но для этого одних социал-демократических принципов и благородного негодования было недостаточно. Нужны были хорошие специалисты и дельные работники.

Западные военнопленные были отпущены из германских лагерей в середине ноября 1918 г.

Формирование новой внешней политики

Для Германии правительство большевиков де-факто оставалось единственным союзником на фоне продолжавшихся боевых действий против Антанты. Только осознание германским Верховным командованием в конце сентября 1918 г. неизбежности в ближайшее время поражения Германии в войне на Западе побудило и ее политическое руководство начать пересмотр восточной политики. В связи с этим обмен нотами между странами Антанты и Германией стал зримым отражением дипломатического поиска взаимоприемлемого окончания боевых действий, а отставка канцлера Г. Гертлинга открывала возможность взаимных уступок императора Вильгельма 11 и парламентских партий[461]. Формирование новой внешнеполитической линии в октябре 1918 г. началось и в Советской России. Вопрос о том, какую роль сыграет советский режим в становлении новой системы международных отношений, окажется ли Россия «молотом или наковальней» Европы, занимал умы Ленина и его соратников не меньше, чем проблемы Гражданской войны или борьбы с голодом[462].

Руководители Советской России внимательно следили за развитием международной ситуации, надеясь, что первая годовщина их прихода к власти будет ознаменована началом всемирной революции пролетариата. Особые надежды при этом возлагались на рабочее движение Германии. Ключ к новой системе международных отношений, по мнению Ленина, лежал в Берлине. Советское представительство в Берлине выполняло не только дипломатические и пропагандистские функции, являясь для большевиков на время «окном в Европу»[463], но и выступало в роли координатора революционных сил, что не могло не вредить повседневной работе дипломатов. Наряду с дипломатическим представительством, в Берлине работало отделение Бюро печати ВЦИК под руководством Т. Л. Аксельрода, издававшее ежедневные бюллетени о германских событиях и поддерживавшее контакты с немецкими левыми социалистами. Российское посольство снабжало их деньгами и информацией. Иоффе писал в своих письмах и докладах в Наркомат иностранных дел и лично Ленину о том, как трудно быть революционным дипломатом. «Моя нелегальная служба Комиссариата иностранных дел не касается и в ней я даю отчет лично Вам», — писал он Ленину[464]. В свою очередь Ленин требовал не жалеть денег на пропаганду идей русской революции. В письме А. А. Иоффе 18 октября 1918 г. он писал: «Издавать надо во 100 раз больше. Деньги есть. Переводчиков нанять. А мы ничего не делаем! Скандал…»[465].

Революционизирующее воздействие «русского примера» на нарастание кризиса в Германии осенью 1918 г. отрицать нельзя, но нельзя и считать его следствием «экспорта революции» из России, хотя такие попытки были. С выводами новейших научных работ, посвященных деятельности радикальных социалистов в последний год существования Германской империи[466], плохо сочетается картина большевистского заговора с центром в советском полпредстве.

В отличие от редко попадавших в Россию зарубежных газет, главное место в изданиях, контролируемых большевиками, занимали не телеграфные сообщения о происходящем за рубежом, а комментарии партийных публицистов — экспертов по делам разных стран. Так, в газете «Известия» экспертом по германским делам выступал К. Радек (псевдонимом Viator), руководивший в Наркомате иностранных дел отделом Центральной Европы. Несмотря на то, что Радек был одним из «глашатаев мировой революции пролетариата», так как его основной работой была агитация среди военнопленных и коммунистическая пропаганда за рубежом, немецкие дипломаты относили его к представителям «германофильской» линии в руководстве РКП (б)[467].