Советское правительство неоднократно выражало по поводу такой «эвакуации» немцев решительный протест. Так, в ноте полпредства в Берлине от 29 октября 1918 г. указывалось, что советское правительство не видит из создавшегося положения иного выхода, как задержать выплату очередного взноса по финансовому соглашению до тех пор, пока все, что было эвакуировано и вывезено германскими оккупационными властями из оставленных ими районов, не будет возвращено на место[443]
. О готовности выполнять свои обязательства советское правительство заявило и в телеграмме НКИД правительству Германии от 30 октября 1918 г. Германское правительство, в свою очередь, обвиняло большевиков в нарушении ими второй статьи Брестского договора, запрещавшей ведение пропаганды. Советское правительство такие «необоснованные», как оно заявляло, претензии отклоняло. Хотя в одном из конфиденциальных писем Чичерина от 3 сентября 1918 г. сообщалось, что со стороны германского правительства поступил целый ряд протестов по поводу нарушения советскими должностными лицами, не исключая народных комиссаров, ст. 2 Брестского договора, обязывавшей воздерживаться от всякой агитации или пропаганды против правительственных или государственных и военных учреждений другой стороны, включая и области, занятые державами Четверного союза. Подобное нарушение с российской стороны усматривалось в поддержке официальными представителями советской власти «украинской железнодорожной забастовки, имевшей политический характер и обращенной против германского правительства, путем денежных сборов или воззваний». В целом ряде случаев эти нарушения объяснялись просто небрежностью или даже описками и опечатками, так как пожертвования поступали, по всей видимости, не от официальных учреждений, а от служащих или рабочих, как частных лиц[444].Во избежание дальнейших недоразумений и осложнений по этому поводу, нарком просил иметь в виду, что выступления ответственных официальных представителей советской власти или их учреждений, которые можно расценить как нарушение ст. 2 Брестского договора, ратифицированного IV Всероссийским Съездом Советов и обязательного для всех, недопустимо. Было выражено пожелание опровергать сообщения, особенно официальной печати, о «не имевших места выступлениях и исправлять ошибки, например, в поступлении денег от того или иного учреждения вместо поступления их от служащих этого учреждения»[445]
.Глава советской дипломатической миссии в Швейцарии Я. А. Берзин вспоминал, что Ленин часто говорил ему по поводу информационно-дипломатической работы в Берне, что нужно работать так, чтобы избежать обвинений в пропаганде. Однако война против Антанты «открыла шлюзы» агитационной работе большевиков. Военные действия держав Антанты против Советской России позволяли последней свободнее вести пропагандистскую деятельность. Работа эта велась в основном полпредствами в нейтральных странах — Швейцарии и Швеции, где обрабатывались и сообщения прессы стран Антанты, поступавшие в Берлин в виде телеграмм. Обладая статусом полноценной дипломатической миссии, полпредство в Берлине во главе с А. А. Иоффе имело налаженное сообщение через дипкурьеров, могло связываться с Москвой по прямому проводу, а, следовательно, его обеспеченность информационным и пропагандистским материалом была лучше, чем в других странах. Бремя ответственности за ведение информационно-пропагандистской работы падало на берлинское отделение РОСТА при полпредстве, деятельность которого носила как официальный (легальный) (помещение в германской прессе допущенного цензурой материала), так и нелегальный характер. К примеру, нелегально распространялась присылаемая из Советской России литература: книги Ленина, Троцкого, Радека, Бухарина, центральный орган немецкой группы РКП (б) — газета
В состоянии «фактической войны»
Несмотря на трудности, соглашения от 27 августа 1918 г. создали базу для развития торговых отношений между Россией и Германией. Еще в июле 1918 г. при Генеральном консульстве РСФСР в Берлине был организован отдел торговых сношений; осенью 1918 г. были реализованы первые обменные внешнеторговые операции, по которым в Советскую Россию поступили две партии угля для Петрограда в обмен на некоторые виды сырья.