Русский XX век на кладбище под Парижем

О. Борис Старк, который общался с Марией Алексеевной в деревушке Эленкур-Сент-Маргерит под Компьенем, где летом бывал русский детский лагерь и жили русские дачники, попытался описать ее: «Старая девица, очень энергичная, деятельная, с очень острым язычком. Москвичи ее побаивались и называли «ля вьерж фоль», т. е. «сумасшедшая девственница». Один ее брат – Николай – был одним из последних министров внутренних дел, а второй – Василий Алексеевич – послом Временного правительства в Париже. Он был одинок и сестра жила с ним и вела его хозяйство, а на лето уезжала в свой домик в Эленкур-Сент-Маргерит. К ней постоянно приезжали и гостили очень интересные люди… Мозжухины, известный бас Александр Ильич с женой, также известной пианисткой Клеопатрой Андреевной, выступавшей под именем Клео Каррини, потом семья Татариновых, Гучковы, Якунчиковы…».

МАКОВСКИЙ СЕРГЕЙ КОНСТАНТИНОВИЧ, 15.08.1877 – 13.05.1962

Этот деятельный, увлекающийся, талантливый, просвещенный, неутомимый человек прожил долгую, полную трудов жизнь (значительную ее часть он, по его собственному выражению, провел «на Парнасе Серебряного века») и был, как мне видится из вековой дали, человеком влюбчивым и наивным. Как поэт, он жил в собственном, им придумываемом мире, оттого одним казался, вероятно, наивным, а другим, может, даже не наделенным «жизненным умом». Что ж, возможно, именно это и имел в виду Пушкин, когда говорил, что поэзия должна быть чуточку глуповата…

Итак, Сергей Маковский был рожден на Парнасе в самый канун Серебряного века, в семье знаменитого художника Константина Маковского, создателя исторических полотен и портретов. Едва достигнув двадцати лет, Сергей стал публиковать серьезные статьи об искусстве, в 28 лет напечатал собрание стихов, а в последующие годы выпустил три книги, представившие русской публике новые течения в искусстве – импрессионизм, абстракционизм и кубизм. Он был неутомимый пропагандист искусства, импресарио, издатель – организатор знаменитых выставок, один из учредителей «Общества защиты памятников искусства и старины» (под председательством великого князя), один из основателей и редакторов журналов «Старые годы» и «Русская икона» и, наконец, редактор известнейшего журнала «Аполлон». Литературную критику в «Аполлоне» Маковский доверил недоучке Гумилеву (и не прогадал!), первым в России он напечатал (обмирая от влюбленности) стихи Анны Ахматовой (и снова угадал, открыл для России великую поэтессу!)… И при этом он был все тот же восторженный, влюбчивый и наивный Маковский, которого так легко провести… Как не вспомнить у этой могилы пленительные истории, которые не бросают, на мой взгляд, тени на ушедшего в царство теней Маковского… Хроменькая, неказистая учительница Елизавета Дмитриева никак не могла напечатать в «Аполлоне» свои благозвучные стихи, и вот затейник Макс Волошин, оспаривавший у Гумилева ее благосклонность, взялся за дело: они придумают ей аристократическое испанское имя – Черубина, Черубина де Габриак – и модный имидж (католицизм, преступная любовь к Христу и так далее, письма, овеянные ароматом дорогих духов…) и пошлют ее стихи Маковскому – по почте или с лакеем… Волошин рассчитал правильно: Маковский заочно влюбился в таинственную аристократку, он безумствовал, он требовал свидания (и печатал тем временем стихи Елизаветы)…

К чему так нежны кисти рук,
так тонко имя Черубины!

Впрочем, не один Волошин считал Маковского модником и снобом. Вот что пишет о Маковском того времени Владимир Пяст: «Из всех встречавшихся на моем жизненном пути снобов, несомненно, Маковский был наиболее снобичен. Особенно белые и крахмаленные груди над особенно большим вырезом жилетов, особенно высокие двойные воротнички, особенно лакированные ботинки и особенно выглаженная складка брюк. Кроме того, говорили, что в Париже он навсегда протравил себе пробор особенным составом. Усы его глядели как-то нахально вверх. Поэты, начавшие свою деятельность под эгидой «Аполлона» – Георгий Иванов, Георгий Адамович, – заимствовали от него часть манер: однако им отнюдь не давался его бесконечный, в полном смысле хлыщеватый, апломб. Выучиться холить и стричь ногти «a la papa Maco» (как они называли своего патрона) было гораздо легче, чем усвоить его безграничную самоуверенность. Да им приходилось и лебезить перед ним как редактором. Он же третировал их вроде как валетов…».