Русский XX век на кладбище под Парижем

«Я до сих пор не знаю, любил ли Мозжухин свое искусство. Во всяком случае, он тяготился съемками, и даже на премьеру собственного фильма его нельзя было уговорить пойти. Зато во всем остальном он был живой и любознательный человек. От философских теорий до крестословиц – его интересовало все. Необычайно общительный, большой «шармер», веселый и остроумный, он покорял всех. Мозжухин был широк, щедр, очень гостеприимен, радушен и даже расточителен. Он как бы не замечал денег. Целые банды приятелей и посторонних людей жили и кутили за его счет… Жил он большей частью в отелях, и когда у него собирались приятели и из магазина присылали закуски и вина, ножа или вилки, например, у него никогда не было… Он был настоящей и неисправимой богемой… Иван буквально сжигал свою жизнь, точно предчувствуя ее кратковременность… Умирал Иван в Нейи, в Париже. Ни одного из его бесчисленных друзей и поклонников не было возле него. Пришли на похороны только цыгане, бродячие русские цыгане, певшие на Монпарнасе… Иван Мозжухин любил цыган…»

Вертинский не упомянул о сногсшибательных иноязычных женах кинопремьера, ни слова не знавших по-русски (сам он не говорил по-иностранному)…

Мозжухина похоронили в пригороде Нейи, где была больница. Энергичный священник-похоронщик о. Борис Старк позднее перевез тело в Сент-Женевьев, перезахоронил и даже оставил описание этой мрачной процедуры:

«И вот, я стою перед раскрытым гробом того, кто считался одним из самых красивых мужчин своего времени. В гробу – сухие кости и почему-то совершенно сохранившиеся синие шерстяные плавки. С благоговением я взял в руки череп того, кто был нашим кумиром в дни моего детства… В этот момент мне почудилось нечто шекспировское… нечто от Гамлета. Я поцеловал этот череп и аккуратно положил в новый гробик вместе со всеми другими косточками, которые бережно вынул из старого гроба, покрыв их синими плавками. Бог помог и могилу достать, и выкопать ее поглубже, чтобы в эту могилу смог лечь и брат и невестка покойного. Удалось поставить и простенький каменный крест».

Брат Ивана Мозжухина, оперный певец, бас Александр Ильич Мозжухин, лег в ту же могилу, но вдова его вернулась в Россию и доживала свой век в Доме для престарелых артистов…

МОРОЗОВ ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ, 14.08.1919 – 6.11.1978

Иван Васильевич Морозов родился в семье хлебороба в Печорском крае (который был в ту пору частью Эстонии) и рано, еще в Прибалтике, с головой ушел в деятельность молодежного христианского движения, которое переживало там особый расцвет. В 1938 году И. В. Морозов приехал в Париж учиться в русском Богословском институте. Человек энергичный, обаятельный, глубоко верующий, он и после окончания института и защиты кандидатского сочинения остался работать в христианском студенческом движении, долгое время был его парижским секретарем, потом стал первым редактором «Вестника РСХД» и директором издательства «ИМКА-Пресс». Он также преподавал историю русской церкви в Богословском институте. Увлекался студенческим театром РСХД, где он играл и сам (по словам критика, был «сочным Подколесиным» в «Женитьбе»). Все любили его и звали просто Ваней… Когда ему было всего 50 лет, врачи попросили его сократить размах деятельности и сосредоточиться на «руководстве издательством и на преподавании в институте» (врачам видней). А в апреле 1978 года, как сообщил «Вестник РСХД» в редакционной статье, «по просьбе друзей ему пришлось отойти и от руководства издательством». 6 ноября того же года он умер. Из таинственных некрологов в «Вестнике» можно понять, что «просьба друзей» была для него последней каплей, и он покончил счеты с жизнью. С другой стороны, из-за потери места в издательстве не кончают с собой, да и грех это для христианина. Странный похоронный номер «Вестника» (№ 127) имел приложенные к нему письма, размноженные на гектографе, подписанные близкими усопшего и верхушкой Совета Движения. Авторы писем опровергали и без того малоубедительную фразу о «просьбах друзей» и намекали на непререкаемую волю «одного из авторов, печатающего свои произведения в издательстве» (такой влиятельный автор в издательстве, да и в целой России, был один, и поминать его дорогое для нас имя в таком контексте было бы жаль).

Подробнее суть скандала в благородном религиозном семействе письма эти не объясняли, да ведь всякому живущему на Западе и без того известно, что работы и престижных мест здесь мало, а людей много. А что и в самых высоконравственных местах не всегда царит ангельская атмосфера, это ясно всякому, кто читал хотя бы честные воспоминания митрополита Евлогия или «Записки аутсайдера» третьего директора издательства Владимира Аллоя. В общем, «всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет». Впрочем, страсти в наше время помельче, мы ведь не пушкинские «свободы вольные сыны»…

А честного Ваню жалко. Это ж как надо мучиться и болеть, чтоб жизни себя лишить…

МОРОЗОВ СЕРГЕЙ ТИМОФЕЕВИЧ, 27.07.1860 – 11.12.1944