Русский XX век на кладбище под Парижем

Однако позднее идиллическим отношениям о. Бориса со старыми пансионерами-аристократами вдруг пришел конец. Выяснилось, что о. Борис является не только ярым приверженцем Московской патрархии, но и «советским патриотом», взявшим московский паспорт и собравшимся назад, на родину, в сталинскую Россию. Немощные старики проявили вдруг (в отличие от всего либерального Парижа) упрямую несговорчивость и принципиальность. Княгиня Путятина сообщила о. Борису, что больше не может ему исповедоваться, и облекла свое обидное сообщение в полушутливую форму: «Вы теперь будете все мои самые интимные грехи доносить в ГПУ!»

Глубоко уязвленный о. Борис ответил шуткой, которая нравилась ему и полвека спустя, ибо он воспроизвел ее в своих мемуарах:

«Я ей ответил: “Знаете, княгиня, если бы Вам было 18 лет, то, может быть, Ваши интимные грехи кого-нибудь в ГПУ и заинтересовали бы, но Вы ведь не скрываете того, что Вам уже за 80, а в таком возрасте ни интимные, ни какие другие грехи Ваши уж никого не заинтересуют”». (Шутка, на мой взгляд, не просто безъюморна, но и груба: в возрасте княгини Путятиной безродная И. Одоевцева вдруг стала желанной невестой интеллектуала-писателя – что знаем мы о любви?). Может, старых аристократов не убедила шутка о. Старка. А может, они лучше, чем наивный советофил о. Борис, были знакомы с практикой ГПУ. Так или иначе, на исповедь к о. Старку они больше не ходили, и он с обидой (так ничего и не поняв) сообщал об этом полвека спустя: «исповедоваться она у меня перестала. Для группы «ультра» стал приезжать священник юрисдикции собора с ул. Дарю».

ПЬЯНОВ Ф. Т., 19.09.1889 – 13.07.1969

Федор Тимофеевич Пьянов был с начала 20-х годов одним из руководителей Русского Студенческого Христианского Движения, сперва в Германии (1923 – 1927), а потом и во Франции (1927 – 1935). К середине 30-х годов он стал помощником матери Марии и секретарем ее «Православного дела». Вместе с нею он часто подбирал по городу бездомных русских бродяг, чтобы дать им приют в общежитии на рю Лурмель. Он был однорукий, и его в шутку называли «правой рукой матери Марии». Он и впрямь был незаменимый человек во всех хозяйственных хлопотах приюта. С приходом немцев в Париж Ф. Т. Пьянов был заключен в лагерь Компьень, где 20 сентября 1941 года стал крестным отцом известного деятеля эмиграции Ильи Фондаминского, которого тайно крестил священник Константин Замбржицкий. Когда Ф. Т. Пьянов вышел из лагеря, общежитие на рю Лурмель было переполнено беженцами: мать Мария прятала их от нацистов. Здесь прятались евреи, которых нужно было спасать от смертельной опасности, а также дети, родители которых были схвачены нацистами и французской полицией во время облав, участники Сопротивления. Евреям отец Димитрий Клепинин выдавал свидетельства о крещении, а затем им помогали переправиться в «свободную» зону. В ночь с 15 на 16 июля 1942 года французской полицией было арестовано 12 884 еврея, из которых 6 900 (в том числе больше четырех тысяч детей, схваченных по личной инициативе будущего закадычного друга президента-социалиста Ф. Миттерана – Р. Буске) были загнаны на зимний велодром на бульваре Гренель. Узнав об этом, мать Мария и Ф. Т. Пьянов отправились на велодром. Им удалось туда проникнуть: они утешали детей, подбадривали взрослых, распределяли провизию. Рассказывают, что в последующие дни с помощью парижских мусорщиков матери Марии удалось вывезти с велодрома в мусорных ящиках и спасти четверых детей…

8 февраля 1943 года гестапо нагрянуло на рю Лурмель и арестовало сына матери Марии Юру Скобцова и отца Димитрия. Юра был взят в заложники, но его не освободили ни 10-го, когда в гестапо явилась мать Мария, ни 16-го, когда туда явился Ф. Т. Пьянов, который был сразу арестован. Из тюрьмы по дороге в лагерь Компьень Ф. Т. Пьянова, отца Димитрия, Юру и других заключенных завезли в контору гестаповцев на рю де Соссэ. Вот как вспоминает об этом Ф. Т. Пьянов: «Нас собрали около 400 человек во дворе. Из окон высовывались накрашенные стенографистки, немки, француженки, русские: отец Димитрий, в порванной рясе, стал предметом насмешек, один эсесовец начал толкать и бить отца Димитрия, называя его «Иуда». Юра Скобцов, стоявший рядом, начал плакать. Отец Димитрий, утешая его, стал говорить, что Христос претерпел большие издевательства.

Если отец Димитрий принимал личные оскорбления смиренно, то оскорбления по отношению к другим, напротив, переживал «мучительно, даже до физической боли».