Русский Жребий

Сенька Головатый вразвалочку расхаживал между уложенными в два ряда страшно оскаленными, изуродованными телами, щерил желтые зубы, сплёвывал и фотографировал каждый труп, приговаривая: «Ось, вам, сволочи кацапські, отримуйте. На хріна ви приперлися сюди? Могли б ще пожити! А раз на нашу землю прийшли, то в ній і залишитеся. Всіх вас і ваших посібників, і шлюх ваших в неї зариємо! Це вам за наших братів! Це вам за Сивоконя!»[8]

Нацгвардеец Сивоконь в мирной жизни был заведующим гей-клуба и носил кличку «Ляля». «Лялю» убили несколько дней назад. Герою были устроены торжественные проводы с проникновенными речами сослуживцев, а затем не менее торжественные похороны на малой родине с гражданской панихидой в Доме офицеров, почётным караулом и военным оркестром.

Лёнька, конечно, участвовал в проводах, как и все, но в глубине души был убеждён, что таким, как Сивоконь, в армии не место. Да и таким, как Сенька — тоже. Кто таков был этот Сенька? Вырос в детдоме для умственно отсталых и лишь два года назад вышел «на волю» со справкой о лёгкой степени олигофрении. До майдана сперва болтался без дела, голодал, потом спутался с Сивоконём, обеспечившим ему «усиленное питание», ну, и наконец, вошёл в число героев майдана, умело метая «коктейли Молотова» в сотрудников «Беркута». Можно было бы недоумевать, зачем олигофрена взяли в армию, если бы совсем недавно не выяснилось, что сам председатель Совбеза, славный комендант майдана также имеет справку о «лёгкой степени умственной отсталости». Если Совбезом дебилу рулить можно, то уж воевать-то и подавно?

Впрочем, воевать Сеньке не нравилось. А, вот, расправляться с безоружными — тут он среди первых был. И раненых добивал с особым удовольствием… Застав его за проведением жуткой «фотосессии» в маленьком помещении, кажется, насквозь пропитавшимся запахом крови, Лёнька не сдержался:

— Ты что, совсем утырок?! Это же раненые! На хрена их было кончать?!

— А що ж, зазря, чи що, хлопців клали і захоплювали позицію?! Раз ті суки, що на двох ногах і з зброєю, витекли, так вже тим, що залишилися не жити![9]

— Видимо, доктора тебе сильно польстили, когда дали справку о «лёгкой степени», олигофрен долбанный.

— Пащу заткни, а то і тебе закінчу! — зло блеснули глубоко посаженные глаза. — За сепаратюг впрягатися, падлюка?![10]

Не дожидаясь, пока Сёмка перейдёт от слов к действиям, Лёнька сам выхватил пистолет:

— А ну пошёл вон отсюда, а то я тебя сам кончу! Такие, как ты, только марают славу нашей страны!

— Проявився, зрадник… — угрожающе прошипел Сёмка. — Я завжди знав, що ти ворог. Стривай, я тобі це пригадаю![11] — и всё-таки вышел, пятясь, из помещения, не сводя с Лёньки ненавидящих глаз.

Оставшись один, тот почувствовал нестерпимую тошноту от вида мёртвых тел, от чудовищного запаха, заполнившего пространство. Часть убитых погибли в бою, и были перенесены сюда. Других добили Сёмка сотоварищи. Все ли они были сепаратистами и сражались против Украины? Несчастный врач уж точно не держал оружия в руках, а лишь выполнял свой долг. А его, как и остальных, добили выстрелом в голову. Зачем? К чему нужна эта безумная жестокость? К чему разрешать творить расправу без суда и следствия людям с тяжёлой психической патологией?

Лёнька ни разу не видел пленных украинских солдат, которых бы убили, запытали сепаратисты. Зато нацгвардия не отказывала себе в «удовольствии» поизмываться над теми, кто не мог дать им отпора. В соседнем посёлке, где квартировал теперь один из батальонов, недавно изнасиловали двух девчонок тринадцати и пятнадцати лет. И что же? Никакого наказания преступникам. Нехорошо, мол, конечно, но бывает такое на войне: осерчали хлопцы да хлебнули лишку.

И так-то — новое государство строится? То самое — справедливое, правовое, свободное? За которое на майдане стояли и погибали? Нет, так не может, не должно быть. Просто потому, что собирается всегда только то, что сеется. А сеялся — беспредел… И зрелище оного на каждом шагу всё чаще заставляли вспомнить мужичка-резервиста с его искренним советом:

— Тикал бы ты отсюда как можно скорее. И чего тебе, дурню, дома не сиделось?

— А тебе чего не сиделось?

— Да меня как-то спросить забыли: поставили в строй и пригнали сюда. И назад ворочать не собираются. Баба моя с детьми еле концы с концами сводит, а я тут башку свою подставляю за парашину ж…у и за ляшкин х…! Да шоб они сдохли все!

— А чего ж не драпаешь?

— А твоих заградотрядовцев стремаюсь. Парнишку-то, десантника, что против ополченцев воевать не захотел — того, хряпнули ваши. И не здесь, не на фронте, в родном городе достали и подкараулили!

— Всё ты врёшь! Российской пропаганды наслушался! Добро, что перед тобой я, другой бы за такие речи!..

— Во-во! Пулю в башку вкатил — знамо! Демократы, мать вашу… Молодой ты ещё, что с тебя взять. Ничего, налюбуешься ещё на эту «войну освободительную». А там смотри, чтоб тебе чего куда не вкатили свои же.