Русский Жребий

— Це нічого не значить. Ті українці, що живуть на сході, отруєні москальською заразою, вони ніколи не будуть справжніми патріотами України. Вони можуть тільки прикидатися, вивертатися, що врятувати свої шкури, і при цьому чекати, що Московія розчавить нас, — Гетман нехорошо усмехнулся, облизнул сухие губы. — Але цього не буде! Ми не доставимо ним цієї радості і знищимо їх усіх, якщо це буде потрібно!

— Навіть дітей і жінок?!

— Малолітніх заберемо і виростимо українцями.

— Ти збожеволів! — воскликнул Лёнька, отступив на шаг. И сам удивился, отчего только теперь пришла ему эта мысль? Ведь то же самое говорил Гетман и прежде…

– Прикуси мову. Ми не в таборі, не забувай.

Нехорошо смотрели мутные глаза, кривились пересохшие губы… Да что это всё курит он? Ведь не сигареты простые… Запах странный, травяной… Вот оно, значит, как! Он ещё и наркоман обдолбанный! Ну, с таким комбатом весь батальон в банду головорезов превратиться! А он, Лёнька, в соучастника…

— Пан Гетьман, я не готовий знищувати ні старих, ні жінок, ні беззбройних людей. Я солдат, а не вбивця, — отчеканил, набрав воздуху в грудь.

— Справді? Ти вже ні дезертирувати Чи зібрався, солдат? А то дивись. У нас з дезертирами розмова такий же, як з москалями.

— Ні, не зібрався. Але прошу перевести мене в інший батальйон. Служити разом з дегенератом Головатим я надалі не бажаю.

— А наших бажань батьківщина не питає. А тому засунь їх собі сам знаєш куди і повертайся до виконання своїх обов'язків.

— Але пан Гетьман!..

— Пішов геть, я сказав![17] — лицо комбата передёрнула нервная судорога.

Ничего не оставалось, как подчиниться. Выйдя от Гетмана, Лёнька задумчиво побрёл по улице, пытаясь собраться с мыслями. Ему тяжело было видеть сожжённые дома, горькие памятники чьей-то уничтоженной жизни. Сожжённые дома, сожженные машины, чёрные, обугленные деревья… А, вон, у забора детский велик лежит. Жив ли тот, кто на нём катался? Даже на улице никуда не деться от трупного запаха. Да и как не быть ему, если, пожалуй, ещё не все тела и найдены? Там, в центре, с землёй сровнены целые пятиэтажки… Сколько людей под ними?

В закатных лучах дорогу ему перебежала тощая собака, тащащая в зубах что-то большое… Лёнька присмотрелся и вздрогнул: оголодавшее животное тащило в своё логово обглоданную человеческую ногу. Собака покосилась на побледневшего Лёньку, глухо зарычала и исчезла в проулке. Он же рухнул на колени и схватился за живот: его рвало.

Ночью победители отмечали первый крупный успех, уже предвкушая скорое взятие Города, этого анклава сепаратистов, сделавшегося ходячей притчей по обе стороны фронта. Пьяные песни и крики огласили несчастное Предместье. Слушая их, Лёнька решился. Нельзя больше участвовать в этом безумии. Нельзя убивать невинных. И пропади пропадом слава Украины, если слава эта будет основана на такой страшной крови.

Лёнька решил уйти. До Киева добраться возможности не представлялось — оставалось одно: сдаться в плен в надежде, что хотя бы на той стороне остались люди. Некоторое время он думал, взять ли с собой автомат, и в итоге оставил его. Без автомата пришёл, без него и уйдёт. К тому же ничьей крови он больше проливать не хотел.

По дороге Лёнька не пошёл, боясь встретиться со «своими», а покрался огородами, таясь, надеясь под покровом ночи одолеть то невеликое расстояние, что отделяло Предместье от Города.

Он успел пройти совсем небольшой отрезок пути, когда прямо перед ним вспыхнул яркий огонь. Когда ослеплённые светом глаза вновь обрели зрения, то встретились с маленькими, источающими ненависть глазами Головатого. Он стоял перед Лёнькой, светя ему в лицо фонарём, и ухмылялся. Позади замерли ещё двое с наведёнными на него автоматами.

— Ось, гнида, — ощерил зубы Сёмка, смачно сплюнув, — я ж попереджав, що закінчу тебе. Що, погуляти вирішив і заблукав?[18]

Все трое заржали.

— Нет, с такой гадиной, как ты, немочно стало по одной земле ходить!

— Вон як! Нічого, вже недовго залишилося. Ставай на коліна, сука![19]

— Обойдёшься!

— Хлопці, ну-ка, поясніть йому!

Хлопцы дали очередь Лёньке по ногам, и тот с криком рухнул на землю.

— Так-то краще, — хохотнул Головатый. — А тепер кінчати тебе буду[20], — добавил, доставая пистолет.

В тускнеющей от боли памяти мелькнула мысль: автомат-то оставил, а про гранату забыл! Она и теперь ещё в кармане… Успеть бы только…

— Что ж ты, Сёма, даже военному трибуналу не доверяешь, даже командиру собственному? Кто тебя поставил творить расправу?

— Україна, хто ж іще! У моїй країні, москальська б…ь, таким, як ти, не місце![21]

— Вот, в этом, Сёма, я с тобой согласен! — прохрипел Лёнька и выдернул чеку…

Глава 15.

По давно неметеному школьному двору, поднимая столпы пыли, трое мальчишек гоняют поставленное на колёсики чучело российского президента. На шее чучела висит табличка с неизменным «Путин — х…ло», и этот же боевой клич выкрикивают дети, ожесточённо пиная врага.

— Путин — х…ло! — орут, стуча в барабаны, толпы «политически грамотной» молодёжи, идущие по улицам, но отчего-то не спешащие отстаивать незалежность на фронте.