Русский Жребий

Теперь Ирина Ростиславовна отправилась к нему сама, видя в своём прежнем ученике единственного человека, способного помочь её беде.

Виктор Григорьевич Бурмак занимал небольшой кабинет в одном из офисных зданий недалеко от центра столицы. Свою старую учительницу он принял сразу и с возможным радушием:

— Дорогая Ирина Ростиславовна, какая неожиданность! Рад видеть вас. Простите, что сам не удосужился проведать вас в этой круговерти.

— Что ты, Витенька. Я же понимаю, как ты занят. Это я должна извиняться, что тревожу.

Витенька уже перешагнул полувековой рубеж. В меру дородный мужчина с приятным округлым лицом, он выглядел теперь уставшим и осунувшимся. Знать, нелегко было ему взирать на окружающее безумие да ещё пытаться хоть что-то сделать в нём…

— Не хотите ли чаю, Ирина Ростиславовна?

— Нет, благодарю. Я ведь к тебе, Витенька, по делу пришла. С челобитной, можно сказать.

— Да я уж догадался, что не просто так, — вздохнул Бурмак. — Только я ведь не президент и не министр. Мало чем могу помочь.

— Ты честный человек, а это сейчас значит гораздо больше.

— Я слушаю вас, Ирина Ростиславовна.

— Два моих внука сейчас находятся в зоне АТО. По разные стороны баррикад. Об обоих я уже давно не имею известий. Я должна знать, что с ними. Я готова ехать туда сама, но не знаю, как…

— Ехать туда вам не надо, — покачал головой Бурмак. — Вы не можете представить, что там творится. Это настоящий ад…

— Слава Богу, Валентин Фёдорович не дожил до этого кошмара.

— Да, я сам не раз вспоминал его в последнее время… Он уже двадцать три года назад понял, к чему мы идём. А мы не понимали. И я не понимал. Думал, ничего, будем жить отдельным государством, как-нибудь всё образуется. Вот оно и «образовалось»! — он пристукнул кулаком по столу. — Я ничего не могу обещать вам, Ирина Ростиславовна, кроме того, что сделаю всё от меня зависящее. Напишите мне всё, что вы знаете о месте пребывания ваших внуков, и когда они последний раз выходили на связь…

— Я уже всё написала! — откликнулась старая учительница и достала из сумки тонкую папку: — Здесь все сведения, которые мне удалось узнать самой, и фотографии. Лёнечка записался в батальон какого-то Гетмана. Он уже неделю не отвечает на звонки. Только смс-ки приходят. «Жив, здоров, не волнуйтесь». А я не могу не волноваться. Чувствую, что что-то случилось. И с ним, и с Олежкой… Что-то страшное…

— Не нужно предаваться панике раньше времени. На войне не всегда есть возможность позвонить родным, — сказал Бурмак ободряюще. — На днях я как раз еду туда и попытаюсь выяснить их судьбу. Если они в плену, то, обещаю, что сделаю всё, чтобы их оттуда вызволить.

— Спасибо тебе, Витенька! Ты моя единственная надежда! — Ирина Ростиславовна всхлипнула и быстро утёрла глаза платком.

— Пока, к сожалению, не за что, — отозвался Бурмак, мягко пожимая её руку.

Возвращаясь от генерала, Ирина Ростиславовна зашла в Лавру. Лавра! Вечное и неистребимое свидетельство о едином русском мире, едином русском народе, ложью разделённом на враждующие между собой «нации», вечный, завораживающий символ высоты и красоты русской верной Христу души.

А кто-то нам твердит: «Да вы — толпа!
За вами никого и ничего,
И весь ваш путь — звериная тропа,
Вы варвары — не более того».
А кто-то мчится нас разъединить:
На северных, на южных разделить,
Перекусить родства живую нить
И все былое напрочь очернить,
Ошельмовать, опошлить, осквернить.
И снова слышу предков трубный глас:
«Не гнись, не трусь, своим путем иди,
Знай, мы сильней, они слабее нас.
Уверенно в грядущее гляди.
В борьбе мы закалились с давних пор,
Единством наша сила велика.
Вовек не заглушить наш мощный хор,
И вместе с Лаврой нам стоять века.
Расправить плечи время настает,
Пришла пора подняться в полный рост,
Нас к этому история зовет,
И прошлое незыблемо встает,
И к будущему ладит крепкий мост.
Я взлететь от радости готов,
И столько я сейчас сказать хочу,
Что нету в мире подходящих слов.
Я молчу, восторженно молчу…
А Лавра рвется, рвется в небеса,
За землю, зацепившись, набегу.
Я гляжу, гляжу во все глаза,
И снова наглядеться не могу![22]