Русско-японская война и ее влияние на ход истории в XX веке

Однако Шлиффен продолжал считаться с русской армией в долгосрочной перспективе, поскольку верил, что «ее чистая масса будет иметь вес» во время войны, даже если некоторое время не принимать во внимание качество этой массы. В последней немецкой официальной истории войны русская армия несколько раз получает подобную оценку [Сох 1992: 397][360]. Наступательные операции, как того требовал Фалькенхаузен, сохранили свое ключевое значение и оказали большое влияние на план Шлиффена.

Его меморандум о войне с Францией («Denkschrift fur einen Krieg gegen Frankreich»), написанный зимой 1905–1906 годов, состоял не только из «важных элементов культурной памяти, объясняющих начало Первой мировой войны» [Ehlert et al. 2014: 1], но также отражал уроки Русско-японской войны. Шлиффен очень внимательно наблюдал за событиями на Дальнем Востоке и считал, что победа Японии освободила немецкий восточный фронт от угрозы России по крайней мере на несколько лет. Именно поэтому Шлиффен, воспользовавшись окном возможностей, предоставленным благодаря временному отсутствию России, мог разработать намного более агрессивный план, направленный против Франции. Следовательно, его меморандум необходимо рассматривать как военный план на ограниченный промежуток времени, пока слабость Российской империи можно было использовать для ведения войны против оставшейся в одиночестве Франции. План основывался на идее, что у Германии появятся свободные руки для борьбы с западным «заклятым врагом» и она сможет победить в быстрой войне в течение 4–6 недель. После победы на западном фронте все войска должны были вернуться на восток для борьбы с «русским катком»[361]. С начала 1890-х годов Шлиффен хорошо понимал, что одной из следующих войн в Европе будет война Германской империи на два фронта. В 1901 году, после внесения окончательных исправлений в «Gene-ralstabsreise Ost», Шлиффен объявил офицерам, что Германия сможет использовать свое стратегическое положение между Францией и Россией с выгодой для себя только в том случае, если германской армии удастся предотвратить соединение войск ее врагов. Опираясь на идею, что войскам необходимо использовать железнодорожную сеть, чтобы перемещаться как можно быстрее и сражаться с противниками поочередно, Шлиффен утверждал, что следует нанести первый сильный удар и уничтожить в сражении одного противника, а затем переместить войска и сражаться со вторым[362]. Став главой генштаба, он выступал за план наступления, а война между Японией и Россией естественным образом не только укрепила его в своей убежденности, но и позволила определить цель первого удара для сражения на уничтожение – современной битвы при Каннах[363]. Шлиффен предполагал, что «Франция в войне с Германией не сможет положиться на поддержку России и потому займет оборонительную позицию»[364]. Чтобы обойти сильные укрепления на западе Германии, он последовательно выступал за этот смелый маневр, который, нарушив нейтралитет стран Бенилюкса, приведет к битве на уничтожение с французской армией всего спустя несколько недель после начала операции. Такое сражение, как это оценивалось позднее, предотвратило бы битвы ресурсов, характерные для Первой мировой войны [Foerster 1921: 3]. Кажется очевидным, почему события, произошедшие на Дальнем Востоке в 1904–1905 годах, столь важны. Россия, военная держава, роль которой в войне на два фронта, считавшейся дамокловым мечом[365], висящим над Германией, пугала военных стратегов прошлого, исчезла и в расчетах Шлиффена не рассматривается. Таким образом, мы можем утверждать, что в результате наблюдения за ходом Русско-японской войны и за поражением «русского катка» на Востоке Шлиффен пришел к идее плана, благодаря которому у Германии временно появился бы шанс на победный сценарий в войне с Францией, удачно лишившейся защиты сильной русской армии. И в самом деле, не остается сомнений, что «меморандум 1905 года <…> предполагал войну на один фронт, во время которой практически все силы Германии должны были быть запущены, словно молот» [Robinson, Robinson 2009: 193], во Францию.