Русско-польские отношения и балтийский вопрос в конце XVI — начале XVII в.

После того как сейм Речи Посполитой в начале 1598 г. согласился дать Сигизмунду субсидию для морской экспедиции в Швецию, дело быстро дошло до открытого вооруженного столкновения сторон[174]. Набрав на полученные деньги пятитысячную армию, король на захваченных силой и нанятых в Гданьске судах пересек Балтийское море и 30 июня высадился в Кальмаре, рассчитывая военной силой сломить сопротивление противников. 25 сентября войска сторон столкнулись у Стонгебро. Сигизмунд потерпел полное поражение и бежал в Польшу. Хотя еще в течение некоторого времени сторонники бежавшего короля продолжали удерживать Кальмар, полное поражение Сигизмунда в борьбе за шведский трон стало очевидным.

С этого времени распад польско-шведской унии стал полной реальностью. На первый план выдвинулся теперь вопрос о судьбе заморских владений Шведского королевства. Не подлежало сомнению, что герцог Карл, укрепив свое положение в стране, попытается установить свою власть и на заморских землях (как он пытался это сделать уже в 1597 г, по отношению к Финляндии). Встал, однако, вопрос, как будет реагировать на подобные действия Речь Посполитая. Если сейм, хотя и не очень охотно, в начале 1598 г. оказал поддержку Сигизмунду в борьбе за шведский трон, то сделал он это главным образом потому, что с победой Сигизмунда польско-шведские феодалы все еще связывали надежды на включение Эстонии в состав Речи Посполитой. Эстонской проблеме господствующий класс Польско-Литовского государства и во второй половине 90-х годов продолжал уделять большое внимание. Уже на сейме 1595 г. посольская изба домогалась у короля выполнения его предвыборных обещаний[175]. В начале 1597 г. аналогичные постановления приняла на предсеймовых сеймиках шляхта целого ряда воеводств и поветов[176]. С обострением внутриполитической борьбы в Швеции натиск шляхты на короля по вопросу об Эстонии еще более усилился, что ясно видно из постановлений предсеймовых сеймиков 1598 г. Из разысканных постановлений 18 воеводств Литвы и Короны требовали инкорпорации Эстонии в 12. К этому следует добавить, что даже в тех воеводствах, которые в своих постановлениях вообще не затрагивали вопроса о предвыборных обещаниях короля (Мазовецкое и Плоцкое) или соглашались отложить решение вопроса до «успокоения» Швеции (Русское воеводство), ряд поветовых сеймиков также активно добивался присоединения Эстонии, «о которой мы на каждом сейме просим», как было энергично сказано в постановлениях сеймика Галицкой земли, входящей в состав Русского воеводства.

О напряженности отношений, сложившихся на этой почве между шляхтой и королем, особенно красноречиво свидетельствует тот факт, что впервые за всю историю споров об Эстонии некоторые воеводские сеймики 1598 г., не ограничиваясь формулировкой своих требований, поставили вопрос о мерах, с помощью которых можно было бы заставить короля выполнить свои обещания. Так, сеймик Серадзского воеводства добивался, чтобы король еще до отъезда в Швецию дал по крайней мере письменное заявление, что в ближайшее время по возвращении он инкорпорирует Эстонию, а сеймик воеводства Полоцкого вообще предписал своим послам, чтобы они не позволили вовлекать Речь Посполитую в какую-либо войну с Шведским королевством, пока не будет исполнено все, что записано в «pacta соnventa»[177].

Если так остро стоял вопрос еще до битвы при Стонгебро, то после поражения Сигизмунда в борьбе за шведский трон еще менее было оснований ожидать, что польско-литовские феодалы спокойно отнесутся к попыткам враждебного их королю правителя распространить свою власть на Эстонию. Напротив, было очевидно, что они с еще большей энергией станут добиваться у короля ее инкорпорации в состав Речи Посполитой. В сложившейся ситуации, когда осуществление планов Сигизмунда оказывалось в прямой зависимости от того, окажет ли ему Речь Посполитая материальную и финансовую помощь, наоборот, становилось более чем вероятным, что король не сможет более отклонять эти требования и будет вынужден рано или поздно инкорпорацию Эстонии осуществить. Это в свою очередь также должно было повести К неминуемому столкновению Речи Посполитой и Швеции.

Таким образом, не только распадалась польско-шведская коалиция, но между вчерашними союзниками явно назревал конфликт, который неизбежно должен был захватить не только две главные борющиеся стороны, но также немецкое рыцарство и бюргерство Прибалтики, которые должны были определить свою позицию в этой борьбе.

О положении, сложившемся в Прибалтике после битвы при Стонгебро, русское правительство уже на рубеже 1598–1599 гг. смогло составить себе довольно полное представление по «отпискам» ивангородских воевод, регулярно пересылавших в Москву записи расспросов иностранных купцов и русских торговых людей, посещавших Таллин, Нарву и другие прибалтийские города.

«Отписки» фиксировали разные слухи, ходившие среди прибалтийского населения, о будущей судьбе ливонских владений Шведского королевства.