Русско-польские отношения и балтийский вопрос в конце XVI — начале XVII в.

Принимая во внимание эту аналогию и сопоставляя данное общее положение с высказываниями отдельных ораторов на элекционном сейме, можно составить более конкретное представление о том, что означало такое общее принципиальное требование. Речь шла о передаче царем Федором своих наследственных прав на русский трон Речи Посполитой[27], а также, по-видимому, о создании высшего органа законодательной власти в виде «сейма», компетенция которого распространялась бы на всю территорию будущего объединения. Россия стала бы в этом случае частью политического организма, в рамках которого она, несомненно, должна была бы занять подчиненное положение, так как в будущем «сенате» и «посольской избе» представители русского дворянства оказались бы в таком же меньшинстве, как после Люблинской унии представители Великого княжества в составе сейма Речи Посполитой.

Наконец, существенной частью проектов унии, выдвигавшихся этим лагерем, было требование открыть русские границы для польско-литовской феодальной колонизации[28] — мера, которая укрепляла материальное положение различных слоев господствующего класса Речи Посполитой и одновременно должна была служить дополнительной гарантией руководящей роли польско-литовских феодалов в будущем объединении.

Так, путем формального признания верховной власти царя польско-литовские феодалы рассчитывали добиться своего политического господства в Восточной Европе. Подобный путь к гегемонии в Восточной Европе особенно импонировал собравшимся в «московском лагере» силам, потому что он, казалось, открывал возможность достичь конечной цели, не вступая в военный конфликт с Россией. В ином случае борьба за гегемонию вела к войне между Речью Посполитой и Россией, а такой перспективы главная сила «московского лагеря» на элекции — феодалы Великого княжества — и в эти годы, и позднее стремились избегать, опасаясь, что такая война, не приведя к окончательному результату, принесет лишь огромное разорение их владениям.