Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв.

Хлопоты литовских политиков вокруг организации съезда отчасти, конечно, объяснялись надеждами, что таким образом им удастся защитить территорию Великого княжества от возможного нападения с русской стороны[535]. Однако этим по исчерпывались те мотивы, которые побуждали их настаивать на немедленных переговорах. Раскрыть эти моменты позволяет письмо лидского старосты Яна Абрамовича, написанное вскоре после окончания конвокационного сейма. Я. Абрамович советовал своему корреспонденту — виленскому воеводе К. Радзивиллу — выбрать представителей из числа одних литовцев и послать их вести переговоры о «вечном мире» с Россией, «не боясь нарушения унии, так как поляки о нас не думают». Более того, он рекомендовал провести такой съезд еще до окончания элекции, так как «новому государю паны поляки ни чем иным так не послужат, как войной с Москвой и литовской гибелью». «Наши» могут согласиться на это, «забыв о вечном мире, который всего нужнее Литве», и так доброе дело «обратится в ничто к нашей вечной гибели и позору»[536]. В сопоставлении с приведенными выше фактами данные высказывания позволяют установить, что в начале 1587 г. в восточной политике Великого княжества произошел резкий поворот. В борьбе ориентаций, среди руководящей группы литовских политиков возобладали взгляды противников внешнеполитической линии С. Батория, подобных М. Радзивиллу Сиротке. В связи с этим была взята ориентация на заключение длительного мира с Россией. Конкретные рекомендации Я. Абрамовича, правда, не были приняты, но его предложение сепаратными действиями навязать Речи Посполитой нужную Великому княжеству внешнеполитическую линию, несомненно, звучало в унисон с настроениями других магнатов, которые, как увидим далее, действовали именно в этом духе на элекционном сейме. Думается, что эта смена курса была вызвана приходом в Литву известий о разгроме Б. Годуновым летом — осенью 1586 г. политической оппозиции. В этих условиях виды на успех сильно уменьшились, а поход на восток приобретал характер обыкновенной войны между государствами, от которой можно было ждать тяжелых последствий для Великого княжества.

С приездом 3. Свиязева и Е. Ржевского перед литовскими политиками встала еще одна проблема — как следует относиться к выдвижению кандидатуры царя на польский трои.

Об их первой реакции мы узнаем из уже цитировавшегося выше послания литовской рады, отправленного в Корону на следующий день после официального приема русских посланников. Посылая коронным политикам копии царских грамот и проект ответа с предложением царю прислать своих послов на элекцию, литовские сенаторы предупреждали, что если их коллеги захотели бы русских «посланцев либо долго здесь держать, либо как попало отправить», то им ничего но оставалось бы, как сделать вывод, что коронные политики «умышленно и по нерасположению к нам этого неприятеля хотят всадить к нам на шею» и уже без согласования с поляками улаживать свои отношения с Россией. Одновременно они выражали надежду, что политики Короны, так же как и они, желают Речи Посполитой «вечного успокоения» и «оказию эту, которая сама, сверх всех надежд к нам приходит, как попало, мимо себя пустить» не захотят[537]. Из этих рассуждений ясно выступает опасение, что коронные сенаторы проводят политику, не соответствующую интересам Великого княжества, и могут препятствовать переговорам с Россией. Эти опасения должны были несколько утихнуть с получением в конце апреля 1587 г. писем от коронных сенаторов с полным одобрением предложенного ответа[538], но заинтересованность литовских политиков в продолжении дипломатических контактов и приезде русских послов на элекционный сейм из приведенных текстов следует с полной очевидностью. Отчасти это было связано с расчетами, что на переговорах с послами удастся добиться тех целей, которые литовские сенаторы преследовали, добиваясь созыва съезда[539].