Русско-турецкая война. Русский и болгарский взгляд, 1877–1878 гг.

Мы знали, хотя и только по слухам, об этом доме. Вечером накануне Нового года получили приглашения и мы с отцом Тилевым. Среди гостей там были и генерал Кошельский[372], и полковник Кесяков. Первый — из Котела, а второй из Копривштицы, но оба они состояли на русской военной службе. С ними была одна взрослая девушка — болгарка, бежавшая из Константинополя. Мы узнали, что она работала в доме Мидхат-паши[373], преподавала его детям французский язык. Ее заподозрили в шпионаже в пользу русского посольства, поэтому русские спасли эту девушку и переправили в Россию.

С Кишельским и Кесяковым мы встречались в Константинополе, в экзархии. Они прибыли из России для встречи с экзархом и последующей передачи обращения к императору в Ливадию, где тот в морском климате проводил лето. Эти военные, болгары на русской военной службе, прибыли в Константинополь и остановились в посольстве и на русском военном пароходе-стационере[374].

Я задержался в Одессе на три дня, во-первых, чтобы посмотреть город, а во-вторых, из-за того, что на железной дороге в Киев было много снега и сугробов, поэтому поезда встали. В Киев я прибыл накануне Богоявления, а в следующий понедельник поступил во второй класс семинарии, выдержав вступительный экзамен.

С этого момента началось мое новое ученичество — я стал семинаристом, дьяконом Максимом Пеловым. Русские же стали титуловать меня «батюшка Максим Петрович». Ну, пусть и так, решил я и приступил к своим занятиям. Раньше я немного понимал русский, даже перевел на болгарский одну книгу. Но все же у меня были сложности с языком. Мои товарищи по классу уже прошли более половины учебного материала для второго класса, особенно по алгебре, так что необходимо было нанять репетитора, чтобы нагнать пройденное. Ведь известно, что математику невозможно изучать далее, не зная предыдущего материала. Для этого я нанял одного семинариста-болгарина, господина Станимира Станимирова, за два рубля в месяц. Мы занимались чуть больше двух месяцев, и таким образом я догнал своих товарищей по этому предмету. С трудностями я столкнулся и при написании сочинений в классе, поскольку, не зная языка, писал с большим количеством ошибок, особенно в падежах — их было семь. Немного помогало мне знание славянского языка.

В то время много болгар обучалось в киевских учебных заведениях. Только в нашем классе половина учеников были болгарами, это около 20 человек. Только дьяконов было пять человек — Авксентий, Ионикий, Досифей, Илларион и я. В Фундуклеевской женской гимназии[375] училось более 40 девочек-болгарок, в академии так же. Потом, во время войны, случился наплыв и в военные училища: было примерно десять юнкеров, а в Елисаветграде — намного больше. Эти молодые парни стали первыми кадрами болгарской армии, некоторые дослужились до генералов, как Николаев, Радков, Драндаревский и другие.

Учебный материал во втором классе был следующим: Священное Писание, математика, физика, церковная история — русская, греческий язык и проч. Более всего внимание обращалось на Библию. Кроме занятий в классе, мы читали сочинения, книги по изучаемым предметам, которые получали в семинарской, академической и городской библиотеках. Некоторые ребята читали на других языках — на французском и немецком. Это чтение помогало нам более обстоятельно усвоить учебный материал. Преподаватели наши были хороши, особенно по Священному Писанию, философии, психологии и церковной истории. Ректором являлся архимандрит Виталий, инспектором — Игнатович Павел Иоакимович.

Весной 1877 г. началась Русско-турецкая война. Это достаточно сильно помешало нашим занятиям, поскольку мы были настроены патриотично, и это отвлекало нас от занятий. Наших русских товарищей не волновала эта война, и они удивлялись нам, болгарам, а некоторые открыто нас называли политиканами и патриотами. Даже летом, во время каникул, я не мог утерпеть и не уехать в Болгарию, чтобы своими глазами увидеть, как наши братья-русские бьются с нашим вековым угнетателем-турком. У нас не было средств на дорогу, бедные, как церковные мыши, мы воспользовались пустыми санитарными поездами, уехав как санитары. Мы с дьяконом Илларионом Ветовским, с которым вместе жили на квартире в Киеве, добрались по недавно построенной военной линии Бендеры — Галац через Бухарест и Свиштов в Болгарию. В Свиштове встретили много товарищей — беженцев из Константинополя: Мефодия Кусевича, К. Величкова[376], Г. Тишева[377], Ивана Вазова и других. Первой кровавой картиной, с которой мы столкнулись, были раненные в боях на Шипке русские и ополченцы, только что свезенные к одной разрушенной русскими пушками турецкой мечети. Они были оставлены в мечети и во дворе, с засохшей кровью и смердящими ранами. Один воин, русский, едва слышно просил воды. Мы с отцом Мефодием отправились в ближайший дом и взяли медный котел воды и ковш, чтобы утолить жажду умирающего за нашу родину русского брата, мученика. Мы не видели ни доктора, ни фельдшера; воины просто умирали от ран у нас на глазах.