Русское

– Я не могу оставить отца – я все равно не хочу уезжать. – Он посмотрел себе под ноги. – Моя мать всегда говорила, что мне ничего не грозит, пока я музыкант. – Потом он снова поднял глаза и усмехнулся. – А я, как видите, музыкант.

И наконец скрепя сердце Владимир сдался. Только один человек в квартире профессора согласился уехать. И это был Карпенко, который, внимательно выслушав споры, тихо сказал:

– А я поеду с вами в Киев. Я хочу домой.

На следующий день Дмитрий попросил отца об одолжении. Симфония о революции шла хорошо, но он хотел включить в медленную часть некоторые материалы, написанные и полностью оркестрованные два года назад.

– И чертовщина в том, – объяснил он, – что я, видимо, оставил ноты в Русском, в доме дяди Владимира. Поскольку я слышал, что там вроде бы все на своем месте, то, вероятно, и ноты там. Но у меня действительно нет времени на такую поездку.

Петр улыбнулся.

– Что ж, я с радостью туда съезжу, – пообещал он.

Надежда уже привыкла к новой жизни. Ей нравились простые рабочие, которых она водила по дому, ставшему музеем. Она даже привыкла к тому, что они смотрят, как она подметает полы. Теперь для удобства она часто одевалась как простая крестьянка, повязывая на голову платок. А главное, она была рада, что в это переломное для отца время она оказалась рядом с ним. «Хотя бы я, – с горечью подумала она, вспомнив о матери, – всегда буду рядом с ним».

Одно лишь выводило ее из себя, из-за чего она на час или два замолкала, а именно – визиты Евгения Попова.

– Зачем он сюда приходит? – стонала она. – Чтобы поиздеваться надо мной? Позлорадствовать?

Попов приходил два, иногда три раза в неделю, с любопытством осматривал дом, заглядывал к ним в квартиру, а потом, коротко кивнув на прощание, уходил.

– Я бы с удовольствием захлопнула дверь у него перед носом, – с горечью сказала она однажды отцу, но он только тихо ответил:

– Никогда не раздражай этого человека подобным образом. Теперь он опасен.

Знал ли ее отец о связи Попова с ее матерью? Ей всегда казалось, что знал, но разве об этом спросишь? Как смеет этот человек приходить сюда и пялиться на ее бедного отца?

Поэтому было понятно, что по мере приближения их отъезда она все больше мечтала о том, что наконец избавится от незваного гостя.

План побега Суворина был очень прост.

Он заметил, что на Брянском вокзале в определенные часы царил всеобщий хаос. И именно оттуда шли поезда к украинской границе. Получить поддельные документы по-прежнему не составляло особого труда. Главное в его положении – не быть узнанным. План держался в секрете. Как только дата будет определена, даже Дмитрию и Петру ничего не скажут.

Поэтому днем накануне их отъезда, когда Попов зашел к ним, все выглядело вполне обычно.

Он как всегда сделал свой обход, потом осторожно заглянул в квартиру, где застал одну Надежду. Без сомнения, он тут же ушел бы, если бы она не взглянула на него и не заметила:

– Ну что, опять пришли позлорадствовать? – И сухо добавила: – Никто ничего не украл, если, конечно, вы сами не украли.

Он с любопытством посмотрел на нее:

– Я бы на вашем месте был повежливее с народным комиссаром. Но ведь я вам не нравлюсь.

Она пожала плечами. Она и так уже сказала лишнее, и было бы безумием сказать больше. Но поскольку она знала, что уезжает, то по глупости дала волю своим чувствам.

– Я уверена, что вы вор. Я думаю, что вы убийца. И вы пытались украсть мою мать у моего отца, который просто ангел. Что еще я могу испытывать к вам, кроме презрения?

Попов с полминуты молчал. Почему, спрашивал он себя, буржуазия так часто живет во лжи? Почему эта дерзкая девчонка, уже на выданьи, продолжает пребывать в полном неведении относительно простой истины? И он рассказал ей кое-что о ее отце.

Хотя это было не так уж и важно. А потом он ушел.

Довольно долго Надежда оставалась без движения, настолько она была потрясена. Очень бледная, она сидела с полуоткрытым ртом в кресле, и со стороны могло показаться, что она умерла.

Конечно, слова Попова не могли быть правдой. Конечно, она слышала о таких вещах. Год назад до нее дошли слухи о Чайковском. Но ее отец – этот ангел во плоти, которого она обожала и которым восхищалась всю свою жизнь! Она была в таком ошеломлении, что не могла даже заплакать.

И все же она твердила себе, что это неправда, пока под вечер к ней не заглянул Дмитрий.

– Итак, Дмитрий, что тебе известно о моем отце и Карпенко? – спросила она, постаравшись, чтобы это прозвучало как можно более легкомысленно. И бедный Дмитрий, застигнутый врасплох, побагровел и хрипло спросил:

– Откуда, черт возьми, ты знаешь об этом?

Был уже вечер. Чтобы не рисковать, они не стали все вместе входить в богато украшенный вестибюль Брянского вокзала.

Суворин, шагавший по платформе в подпоясанной крестьянской рубахе, с мешком через плечо, выглядел точно таким же русским мужиком, каким был его дед Савва. Через несколько минут крестьянская молодая пара, скромная девица и смуглый красивый юноша, села в другой вагон поезда. Никто не обратил на них особого внимания.