Русское

Карпенко был в приподнятом настроении. Во-первых, ему нравилась эта авантюра, во-вторых, он впервые за год собирался повидаться с семьей, в-третьих, он возвращался на свою любимую Украину.

Пора домой. Революция, конечно, была прекрасна. Он поддерживал ее, как и все остальные. «Кто его знает? – сказал он Дмитрию о революции еще весной. – Если бы я был русским, возможно, я был бы теперь большевиком». Но как он мог терпеть то, что они устроили на его родине? Большевики не любили ни украинцев, ни их языка. Как мог Карпенко принять такое? С тех пор как пришли немцы, украинцам разрешили избирать казачьего гетмана, как и в прежние времена. И уже, как он слышал, книги на украинском языке вернулись в школы, и поэт Карпенко снова занял свое почетное место среди украинских авторов. Да, эта русская революция была чем-то из ряда вон, но пора было возвращаться домой.

Ему показалось, что Надежда напряжена и чем-то озабочена, но он не придавал этому значения. Не смутило его и то, что, когда он отправился сообщить Суворину, что они благополучно заняли свои места, она попросила его остаться с отцом.

– Я просто хочу сегодня побыть одна, – сказала она.

Ну, это как ей будет угодно.

Поэтому он совершенно не знал, что за несколько минут до отправления поезда Надежда покинула вагон.

Попов торопился. На реквизированном военном автомобиле он съездил в суворинский особняк и немедленно оттуда уехал.

Как он мог так сглупить? Как сразу не догадался? Если Надежда осмелилась оскорблять его, то, стало быть, прекрасно знала, что больше они не увидятся. Он вел машину с каменным лицом. У Сувориных было только два варианта попытаться покинуть город. Он бросил монету и направился к вокзалу.

Спустившись на перрон, Надежда уже ничего не видела сквозь слезы.

Со вчерашнего вечера она строго держала себя в руках. Она, как обычно, поцеловала отца, когда он вернулся домой, приготовила ему ужин. Утром она провела по музею группу фабричных рабочих, а вечером, как и собиралась, заперла особняк, переоделась и незаметно выскользнула к поджидавшему ее Карпенко.

Но она не поедет с ними, с отцом и его любовником. Она не собиралась разделять с ними тайное постыдное предательство, которое было подобно глубокой, темной и страшной бездне, разверзшейся под ногами.

Это был ужас – куда более страшный, чем постигший их финансовый крах. Все, во что она верила, было разрушено.

Если Карпенко останется с ее отцом в том вагоне, они не поймут, что она не уехала, пока утром не окажутся на украинской границе. Тогда будет уже слишком поздно.

Что с ней станет? Возможно, она будет смотрителем в музее. Или дядя Петр и Дмитрий помогут ей. Или Попов застрелит ее за то, что ей известно про него и ее мать. Ей было все равно.

Она дошла до конца перрона. За ее спиной раздались какие-то свистки. И тут кто-то налетел на нее и схватил. Она подняла голову.

Это был Попов.

Никогда, даже в последующие годы, она полностью так и не осознала, что произошло дальше. Ее крепко держал Попов, ненавистный Попов. Попов на удивление вежливо, но твердо развернул ее и повел, онемевшую и ничего не понимающую, назад по перрону. Он говорил ей прямо в ухо:

– Вы от них убегали, красавица? Из-за того, что я вам сказал, да? Так? Думаю, что так. Ни слова больше А что еще вы собираетесь делать?

Крепко держа ее за руку он продолжал:

– Поверьте мне… пожалуйста, поверьте мне… есть вещи и похуже. А он не такой уж плохой человек, ваш отец. Совсем не такой уж плохой. Вот мы и пришли.

Он довел ее до поезда, подошел к первому вагону и стал оглядывать окна. Он искал ее спутников. Боже милостивый! Что же она натворила? Она рванулась изо всех сил. Он легко удержал ее.

– Не улетайте, пташка. Не улетайте. А, вот и они.

Он потянул на себя дверь вагона. Как сквозь дымку она видела отца и Карпенко. А Попов что-то продолжал говорить. Что именно? Он что-то бормотал о ее матери. Передать ей… что передать? Что он любит ее?

И вдруг ее втолкнули в вагон, в объятия отца, и дверь захлопнулась. На секунду все казалось странно неподвижным. Затем раздался толчок, и поезд тронулся.

С кривой усмешкой Попов смотрел на проплывающие мимо вагоны.

Вот уже несколько месяцев он посещал этот дом, дабы убедиться, что с девушкой все в порядке. Глупо было с его стороны сердиться на нее. Поняв, что Суворины решили бежать, он, конечно, хотел помешать им. На Брянском вокзале он намеревался арестовать Владимира.

Но потом он передумал. Почему бы не признать, что на него подействовал вид этой глупой плачущей девицы. Москва была для нее неподходящим местом. Отпустить. Пусть отец увезет ее туда, где ей самое место. К госпоже Сувориной.

Госпожа Суворина – одинокий и единственный в его жизни островок любви, встреченный в этом великом потоке, мощно и неумолимо несущем его все дальше в самой стремнине.