По сути, это было связано с тем, что крестьянский вопрос обсуждался на всех уровнях, начиная с Негласного комитета и Госсовета и ниже, но не в публичной прессе, за которой настороженно следила цензура. Например, когда в 1804 году в печати появилось страстное осуждение крепостного права, цензор тут же запретил его. Это был «Опыт о просвещении относительно к России» И. П. Пнина, незаконнорожденного сына масона Николая Репнина, чья пропаганда социальной силы просвещения и его сочувствие к судьбе крестьян привлекли внимание общественности и вызвали резкое опровержение со стороны цензора Г. М. Яценкова. Он постановил, что если целью автора было «истребление рабства в России», то «приличнее» было бы представить проект правительству, а не рисковать: «разгорячать умы, воспалять страсти в сердцах такого рода людей, каковы суть наши крестьяне, это значит, в самом деле, собирать над Россией черную губительную тучу»[651]
.Ответственность за надзор за добровольным освобождением крепостных помещиками возлагалась на министерство внутренних дел, которое в то время возглавлял В. П. Кочубей, принимавший участие в заседаниях Непременного совета по подготовке проекта указа «О вольных хлебопашцах». Кочубей немедленно направил циркуляр губернаторам, поручив им заверить землевладельцев в том, что закон никоим образом не направлен на ослабление существующего порядка между землевладельцами и крестьянами[652]
. Документы из архива Нижегородского губернского дворянского собрания содержат примеры обращений отдельных помещиков от имени своих крепостных с целью получения «статуса вольного хлебопашца». Они показывают, насколько сложно для помещиков было воспользоваться законом 1803 года, а также насколько запутанной и долгой была соответствующая процедура. Запрос на получение крепостным статуса вольного хлебопашца был началом длительного процесса, который требовал ходатайства к самому царю для получения его личного разрешения.В качестве первого примера применения указа «О вольных хлебопашцах» в нижегородской губернии здесь рассматривается петиция вдовы майора (майорши) Елизаветы Зиновьевой от 8 декабря 1808 года в отношении 138 крепостных. Она была должным образом направлена предводителем дворянства князем Г. А. Грузинским министру внутренних дел А. Б. Куракину 28 февраля 1809 года. Грузинский получил ответ из министерства, в котором сообщалось, что представленные им документы были неполными, так как он не включил свой первоначальный отчет. Грузинского попросили его прислать. Но в деле также есть справка от 11 сентября 1808 года, подписанная дворянским асессором Петром Богдановым и вторым неназванным асессором, которая начинается словами: «По указу его императорского величества нижегородской губернии из палаты гражданского суда! Потому что ее имение есть под запрещением по спору взыскания в казенном и частном залоге не состоит». Этого явно было достаточно, чтобы дело не двигалось дальше.
Но Зиновьева не сдалась. Десять лет спустя, в июле 1818 года, она вновь обратилась к царю с просьбой освободить своих крепостных как «вольных хлебопашцев». Однако в этот раз ее запрос был отложен по юридическим причинам: она договорилась со своими крепостными о том, что процесс получения ими статуса «вольных хлебопашцев» будет завершен только после ее смерти. Однако министерство уведомило предводителя дворянства письмом от 3 января 1819 года, что договоренность, предложенная Зиновьевой, не соответствует условиям акта 1803 года. В проекте письма Грузинского министру внутренних дел от 23 августа 1819 года подтверждается согласие Зиновьевой изменить условия, согласованные с ее крестьянами, так, чтобы они могли немедленно стать «вольными хлебопашцами» в соответствии с указом. Однако на этом дело заканчивается, и остается неясным, действительно ли крестьяне Зиновьевой когда-либо получали статус «вольных хлебопашцев», о котором они впервые просили двенадцать лет назад. Во всяком случае, нет никаких указаний на то, что какое-либо из ходатайств Зиновьевой было окончательно удовлетворено[653]
.