Русское дворянство времен Александра I

Сергей Мироненко обнаружил, что подавляющее большинство (81,8 %) членов Государственного совета в 1825 году получили домашнее образование, только А. А. Аракчеев и И. И. Дибич имели специальное военное образование (кадетские корпуса), а М. М. Сперанский был выпускником Александро-Невской главной духовной семинарии в Санкт-Петербурге[139]. Таким образом, домашнее образование было нормой для дворянских детей и обычно продолжалось до 15-летнего возраста, после чего принималось решение о дальнейшем обучении, которое, возможно, могло включать несколько лет, проведенных за границей в Западной Европе. Но это не означало конец зависимости молодых людей от родителей, которая, как правило, сохранялась даже после их вступления в брак. Мемуарная литература того периода свидетельствует о том, что важные решения принимались только с учетом мнения родителей, которые ожидали и обычно получали от своих потомков безусловную любовь, преданность и послушание.

Эта культурная особенность объясняется прежде всего тем, что до смерти родителей сыновья обычно оставались их иждивенцами (если только они не получили существенное приданое от семьи невесты)[140]. Например, Э. И. Топчиев в своих воспоминаниях отмечал, что после своего производства в офицеры по выходе из дворянского корпуса в 1819 году он не мог прожить на годовую зарплату прапорщика в 450 рублей и нуждался в помощи родителей, чтобы купить многочисленные и дорогие части своей новой формы[141]. Однако родительская помощь была ресурсом, доступным далеко не всем молодым офицерам: П. А. Тучков, выходец из старинного московского дворянского рода, многие представители которого отличились на военной службе, впоследствии сенатор и член Совета Николая I, описывает, как после 1812 года для его отца настали тяжелые времена и, разбитый долгами, он был вынужден продать свои дома и подмосковную картинную галерею, а также свое солидное имение в Тульской губернии. Это означало, что, в отличие от Топчиева, молодой Тучков должен был научиться жить по своим скромным средствам, и, действительно, были времена, когда он «ограничивался одним своим жалованьем по службе»[142].

Как правило, домашнее обучение было сосредоточено на русской грамматике, математике, одном или двух иностранных языках и самом общем изучении литературы, истории и географии. Это давало образование, намного уступающее более систематизированной программе гимназии[143]. У Александра Пушкина было очень определенное представление о его недостаточности: «В России домашнее воспитание есть самое недостаточное, самое безнравственное: ребенок окружен одними холопями, видит одни гнусные примеры, своевольничает, не получает никаких понятий о справедливости, о взаимных отношениях людей, об истинной чести». Эту точку зрения разделяет Дюмон, чья запись в дневнике 1803 года зафиксировала, что «дети, воспитываясь в деревнях, приучаются к грубым нравам и воспитываются крепостными; их то бьют, то балуют, не имея к тому и другому ни повода, ни основания»[144].

Пушкин считал ошибкой не давать знаний молодым дворянам о природе российского самодержавия и альтернативных политических системах, принятых в других странах, или о революционных идеях и республиканизме, которые, по его мнению, лучше подготовят их для их будущей карьеры на государственной службе[145]. Это, безусловно, справедливый комментарий: если бы поколение декабристов было лучше осведомлено о Французской революции, ее терроре и ее последствиях, сами декабристы хорошо задумались бы о целесообразности попытки ввергнуть Россию в аналогичную катастрофу вместо того, чтобы мирно продвигать те социальные и политические реформы, поддержка которых нарастала в посленаполеоновские годы правления Александра I, времена так называемой аракчеевщины.