Русское язычество. Мифология славян

Девице нельзя ходить на улицу гулять, как вишне родить ягод за холодом. Заохочивая девицу к веселости, обращаются к зеленой вишне.

Рости, рости, вишенька, бо ти зелененька.
Гуляй, гуляй, дивчинонько, поки молоденька.

Но вишня сопоставляется также и с замужнею женщиною: вишня не пускает листьев зимою — женщина плачет оттого, что у нее неверный друг.

Ой, вишенько, черешенько, чом лист не пущаеш?
Молодая молодице, чого слезы проливает?
«Ой, я листу не пускаю, бо лютую зиму маю». —
«Ой, я слези проливаю, невирного друга маю».

Вишня сопоставляется также с матерью, и притом в известной нам песне — с убогою, подобно тому как девица убогая сравнивается с вишнею.

Ой, у саду вишня ягидки зродила;
Я з тобою, мий миленький, диточок сплодила.
Ой, у саду вишенька помиж вишеньками;
Що я бидна зроблю з моими диточками.

В песнях встречается и вишневый садик. Он принадлежность жилища девицы и ее любимое местопребывание.

А в ней з синечек, та двое дверечек
У вишневий садочок.

Там она чешет свою косу, поливает и рвет свои цветы, там происходят и любовные свидания.

У садочку черешенька,
А пид нею дивчинонька
Русу косу чесала.
Ночувала ничку в вишневим садочку,
И з тобою, сивий соколочку.

Вишневый садик — принадлежность хозяйственного комфорта. Старик, уговаривая молодую женщину полюбить его, обещает ей в числе разных удобств и вишневый садик.

Куплю тоби хатку, та ще й синожатку,
И ставок, и млинок, и вишневий садок.

Береза также женский символ; она особенно означает замужнюю женщину и, между прочим, мать. «Вчера была красная калина, теперь стала белая береза», — поется о вышедшей замуж девушке.

Вчора була червона калина,
А тепер стала билая береза.

Есть песня о превращении в березу замужней женщины, которая терпела много от свекра, попрекавшего ее каждым куском хлеба. Ее отец отправился рубить березу и узнал в ней свою дочь.

Ось иде батенько берези рубати.
«Не рубай, батеньку, билои берези,
Бо я не березонька — я твоя дитинонька!» —
«Ой, коли дитина, чого так збилила,
А коли береза, чого засмутнила?» —
«Я в батька була — чорвона калина.
А в свекра стала — била береза!
Замужний хлиб добрий, тильки що вимовний;
Хто его роскусить, той плакати мусить;
Вкроив свекор лусту, як кленового листу,
Питаеться мене — чи зъиси, невистко?
Не зъила у хати, зъила за дверима,
Не зъила сухого, облила слизами!»

Но есть другое превращение — утонувшей особы женского пола — песня, напоминающая Ганну и чуть ли не составляющая ее видоизменения. Брат говорил сестре: «Не становись на доску…» Она не послушалась и утонула; а как утопала, сказала три слова: «Не руби, братец, белой березы, не коси шелковой травы, не рви черного терна: белая береза — это я, молодая, шелковая трава — моя русая коса, а черный терен — мои карие очи».

Казав брат сестрици: «Не становись на кладку!»
Сестриця не слухала, на кладку ступила,
Кладка схитнулась, сестриця втонула,
Як потопала, три слова сказала:
«Не рубай, братику, билои березоньки,
Не коси, братику, шовковои трави,
Не зривай, братику, чорного терну:
Билая березонька — то я молоденька,
Шовкова трава — то моя руса коса,
Чорний терен — то мои кари очи».

В рекрутской песне береза, опускающая ветви, сопоставляется с матерью, оплакивающею сына, которого отдают в солдаты.

Годи, берези, зелений стояти,
Пора тоби, березо, гильля опускати;
Беруть, березо, молодця в солдати,
За ним плаче его стара мати.