Русское христіанство

Когда русская душа ставится предъ вопросомъ о любви къ Богу и ближнему, она опять чувствуетъ опасность согршить какой-то гордостью. Она почти не сметъ помышлять, о томъ, что «именно она» любитъ Бога. Нтъ, она сладостно думаетъ, она непоколебимо знаетъ и она безконечно утшается, проливая потоки слезъ радости о томъ, что «мы возлюблены Богомъ», такъ что «онъ и Сына Своего Единороднаго далъ» за насъ (Іоан. 3, 16), недостойныхъ, гршныхъ, окаянныхъ. «Богъ есть любовь» (I Іоан. 4, 9) – вотъ что зачаровало рускую душу въ писаніяхъ возлюбленнаго ученика Христова. Не наша любовь къ Богу интересуетъ ее, а любовь Божія къ намъ. Она такъ безконечна и всемогуща, что и таинственный вопросъ о вчныхъ мученіяхъ и діавол, безъ справки съ мнніями Оригена, безъ еретическихъ раздоровъ, интимно, эзотерически, ршается въ смысл всеобщаго апокатастасиса (I Кор. 15, 28), конечнаго спасенія всхъ въ «объятіяхъ Любви Отчей».

Наша любовь къ Богу мыслится уже какъ естественный отвтный откликъ на этотъ безконечный даръ любви Божіей къ намъ. А къ ближнему? Къ ближнему тоже не въ дух сильнаго, помогающаго слабому, а въ дух равно безсильнаго, гршнаго ничтожнаго, сострадающаго страждующему брату. Любовь смиренная и сострадательная.

Здсь мы должны подчеркнуть новую особенность русскаго религіознаго самочувствія. Въ немъ на первомъ мст стоитъ не царственная добродтель любви, а добродтель смиренія, точь въ точь, какъ въ аскетическихъ руководствахъ восточныхъ подвижниковъ. И это не потому, что вычитано изъ нихъ, а это такъ дано психологически, естественно, и только подкрплено чтеніемъ отцовъ-пустынниковъ. Аскетическое сознаніе своей нечистоты предъ святостью Божіей здсь соединено съ моральнымъ и онтологическимъ ничтожествомъ твари предъ Творцомъ. Простой русскій монахъ говоритъ мірянину: «Помни, что Богъ сдлалъ міръ изъ ничего. Такъ и ты сознавай до конца, что ты ничто предъ Нимъ. Только тогда Онъ начнетъ творить изъ тебя нчто». Абсолютное смиреніе – это начало, корень, основаніе, источникъ всего христіанскаго пути.

Смиреніе приводитъ къ другой любимой русской лушой добродтели: – къ терпнію въ страданіяхъ. Историческія воспоминанія русскаго народа полны памятью о перенесенныхъ страданіяхъ. Что жизнь есть страданіе – это очень близко къ русскому опыту и русскому вниманію. Идея состраданія привлекаетъ русское сердце въ Евангеліи. Христосъ воспринимается, какъ «закланный Агнецъ» (Іоан. 1, 29), какъ агнецъ и уничиженный рабъ Іеговы пророка Исаіи (Ис. 53), какъ «зракъ раба пріемшій» (Флп. 2, 7). Смиреннйшій и Кротчайшій въ страданіяхъ Первомученникъ. Несеніе креста за Нимъ, сомученичество ему и состраданіе во имя Христа всмъ страждущимъ собратіямъ есть адекватная русской душ форма любви къ ближнему. Это – не дятельная гуманитарная форма филантропіи. Это – сочувственное раздленіе вмст съ страдающимъ братомъ несомаго имъ креста долготерпнія.

Но вмст съ тмъ русское христіанство не есть «голгоское христіанство», какъ пытались истолковать его нкоторые. Его вершина въ исключительно ликующемъ празднованіи Пасхи. Не Голго, а Воскресенію Христа придаетъ восточная и русская душа въ частности ршающее значеніе. Рождество Христово не вызываетъ еще въ ней полной радости. Впереди еще страданія всей жизни и Голгоа. Только съ Пасхой приходитъ безоблачное ликованіе. Тутъ русская душа, тоскующая о преображеніи всего земного въ небесное, дйствительно предощущаетъ это преображеніе въ необычайномъ радостномъ экстаз. Духовное и физическое ликованіе въ эту святую ночь въ богослуженіи и въ душахъ врующихъ столь необычно, чудесно, что превосходитъ духовную радость другихъ таинствъ и однимъ выдающимся русскимъ іерархомъ истолковано, какъ именно таинство, какъ особая благодать. И это толкованіе понятно русской душ. Геніальный русскій писатель Н. В. Гоголь пророчествовалъ, что еще будетъ моментъ, когда Воскресеніе Христово будетъ праздноваться въ русской земл особенно и чрезвычайно, какъ нигд въ мір.

Не случится ли это вскор, когда Пилатова печать, приложенная III Интернаціоналомъ къ трехдневному гробу «Святой Руси», безсильно спадетъ съ нея?