Не въ одномъ только монастыр и странничеств русскій человкъ ищеть возвышенія души своей къ Богу. Ближе всего это для него приходскій храмъ – церковь. Это самый доступный путь къ небу. Это – кусочекъ неба. Самая наружность храма сравнительно съ жилищемъ русскаго крестьянства уже говоритъ о себ. Среди деревянныхъ, темныхъ, покрытыхъ соломой, часто жалкихъ хижинъ, напоминающихъ жилища первобытныхъ людей, сіяетъ близной обыкновенно каменный, выбленный, высокій, по возможности затйливой архитектуры, съ высокими куполами и золочеными крестами храмъ, съ несущимися съ его колоколенъ, большею частью веселыми звонами и трезвонами. Одинъ взглядъ, брошенный крестьяниномъ на свою церковь, уже подымаетъ его духъ и освобождастъ отъ «власти темной земли», рыться въ которой онъ обреченъ всю жизнь. Обыкновенно онъ при этомъ снимаетъ шапку и крестится. Тамъ въ церкви все отличное отъ обыденнаго. Тамъ свтъ, сіяніе, позолота, серебро, парча, цнные камни, множество лампадъ, свчъ, паникадилъ. Тамъ все непохожее на свтскую роскошь. Тамъ нтъ кружевъ, нтъ цвтовъ – это слишкомъ мірское. Тамъ только особыя «священныя» матеріи, священные рисунки и краски, «священные» запахи, «священные» напвы и голоса. Чтобы ничто не напоминало о земномъ. Русскій человкъ страдаетъ въ церкви отъ бдности, отъ недостатка иконъ. Его удовлетворяетъ только церковь, расписанная цликомъ стнной живописью и увшанная иконами, не говоря объ иконостас. Онъ хочетъ, чтобы каждая точка церковныхъ стнъ говорила о неб. Онъ хочетъ быть сплошь окруженнымъ Херувимами, Серафимами, всми небесными силами, патріархами, пророками, апостолами, мучениками и всми святыми. Русскій человкъ не любитъ въ одиночеств подходить къ Богу. Это ему кажется ложнымъ героизмомъ и гордостью. Наглядно окруженный ликами святыхъ, онъ радостно чувствуетъ, какъ много у него «родственниковъ по плоти» на неб, какъ онъ можетъ не отчаяваться въ спасеніи и дерзать въ ихъ «человческомъ» окруженіи быть «въ гостяхъ у Бога». Русскій человкъ мыслитъ не отвлеченно, а образами, пластически. Онъ художникъ, эстетъ и въ религіи. Икона въ его глазахъ пріобрла особое значеніе – легчайшаго пути сдлать невидимую Церковь видимой. И неудивительно, что восточно-греческая икона, сама по себ высокое созданіе искусства, именно въ Россіи, въ русскихъ школахъ новгородской и московской (XIV-XV вв.) и даже строгановской (XVII в.) достигла такого совершенства и высоты, которыя являются пока предльными въ иконографіи. Къ высокому византійскому наслдству, древняя Русь прибавила еще стиль и тончайшую технику искусствъ китайскаго и персидскаго, переданныхъ русскимъ «зографамъ» черезъ посредство придворныхъ мастеровъ хановъ русской Золотой Орды. Получилось творческое достиженіе, мистическія чары русской иконы, «богословіе въ краскахъ», по выраженію кн. Е. Н. Трубецкаго.
Какъ славянинъ, природный художникъ и пвецъ, русскій человкъ вложилъ въ свое церковное пніе столько искусства и силы, что подобно икон и свое церковное пніе, какъ въ творчеств, такъ и въ исполненіи, несомннно поставилъ на первое мсто въ мір. Могуществомъ и гигантскимъ звукомъ своихъ колоколовъ онъ также превзошелъ всхъ. Въ красот и благолпіи богослужебныхъ церемоній нтъ равнаго русскому стилю. Въ храмовомъ, въ культовомъ благочестіи у русскаго человка несомннно максимумъ его паоса. Частицу этой храмовой божественной красоты онъ старается перенести въ свой домъ. Въ древней Россіи почти каждый зажиточный человкъ имлъ свою домовую церковь. Каждый крестьянинъ иметъ свой «красный[1] уголъ», наполненный иконами. Всякій, входящій въ домъ, сначала сдлаетъ три поклона съ крестнымъ знаменіемъ иконамъ и лишь посл этого по-свтски здоровается съ хозяевами.
Церковь, со всми чарами ея красоты, была въ теченіе тысячелтія свтящимъ и грющимъ, животворящимъ солнцемъ среди бдной, унылой, особенно въ долгія, снжныя зимы и дождливыя осени, сверной русской деревни. Не боле столтія прошло, какъ народная душа стала систематически питаться школой, книгой, зрлищами и нкоторыми искусствами! 1000 лтъ единственнымъ свтомъ, радостью и всей ршительно культурой для русскаго народа была его церковь. За это онъ и любитъ ее. Она была почти на его родномъ язык, и потому была для народа школой знанія, богословскаго въ частности. Церкви, дававшія латинскую библію и латинскую литургію, должны были тратить особыя усилія на катехизическое обученіе народовъ. Русскій народъ учился непосредственно изъ церковныхъ чтеній и богослужебныхъ пснопній. И самый литературный языкъ его все время держался въ близости отъ языка церкви.
Какимъ историческимъ невжествомъ и какой клеветой звучатъ утвержденія (агента большевиковъ) Dr’a I. Hecker’a, будто русская церковь совсмъ не учила народъ христіанству[2]. Кто же тогда создалъ этотъ «христіаннйшій народъ», названный Достоевскимъ «богоносцемъ»?