Русское лихолетье. История проигравших. Воспоминания русских эмигрантов времен революции 1917 года и Гражданской войны

На Гагаринской улице, в той части, что между набережной и Сергиевской. Наша улица как раз вела к Таврическому саду и Таврическому дворцу. Так что все эти шествия проходили мимо нас. Эта широкая часть улицы постоянно представляла собою спектакль. Раньше, после падения Перемышля, там проводили австрийских военнопленных, и мы на них тоже смотрели как из театральной ложи. Через некоторое время после революции у нас начались едва ли не ежевечерние обыски. Приходили какие-то солдаты, которые сами не знали, что они ищут, задавали всякие бестолковые вопросы. Казалось, им просто было любопытно погулять по дому, посмотреть, что в нем происходит.

Тогда моя мать написала очень раздраженное письмо военному министру Временного правительства Гучкову о том, что так жить невыносимо, и нам поставили в передней охрану, которая никого не пускала. И вдруг в один темный вечер, без предупреждения, к нам приехал сам Гучков, якобы посмотреть, все ли в порядке, довольны ли мы тем, что он устроил, но на самом деле для того, чтобы завязать с нами какие-то отношения. Он чувствовал себя виноватым после всего, что натворил, и ему хотелось опять войти в наш дом, где он бывал при жизни моего отца. Помню, как он сидел, рассказывал про отречение Государя, и, в известной степени, все это звучало оправданием, дескать, он и другие заговорщики иначе поступить не могли. Как будто перед тенью отца в этом доме, ему хотелось объяснить свое поведение. В его раздражении против Государя было что-то мелочное. Помимо критики того, что делала царская власть в последнее время, было чувство личной неприязни. Кроме того, мне запомнился его напускной оптимизм. Мать его спросила: «А где теперь Государь?» Гучков ответил: «Он себя прекрасно чувствует, живет спокойно в Царском Селе с семьей». То есть он совершенно не понимал, что это был шаг к дальнейшим ужасным событиям, которые, в конце концов, и привели к екатеринбургской трагедии.

А как вы прожили весну и лето 1917-го года?

Жизнь текла более или менее нормально, я продолжал посещать гимназию. Помню, как с аптек срывали орлов, некоторые люди вдруг стали говорить вещи, которые они раньше не говорили, критиковать решительно все до мелочей, как теперь критикуют Хрущева, когда он свалился. Но особых страданий не было. Люди больше боялись войны, чем революции. Не было предчувствия того полного хаоса, который приближался.

Весной мы поехали в Скандинавию, просто прогуляться. Тут война, лишения, и мы захотели в нормально живущую страну, в Норвегию. Мы там катались на автомобиле, играли в теннис. У матери сделалось какое-то жуткое предчувствие, что Государя могут казнить, пошли слухи о том, что его вывозят из Царского Села. В июле произошло первое восстание большевиков, и мы решили как можно скорее возвращаться домой. Осенью мы приехали в Петроград и были поражены, застав его совсем угрюмым. Знакомых становилось все меньше, начались трудности с продовольствием, появились хлебные карточки. То есть обстановка нас потрясла, но уму-разуму не научила. Мы думали, что это все из-за войны, из-за того, что немцы взяли Ригу, но в конце концов все уладится.

Скажите, а ведь после смерти отца ваша семья не испытывала финансовых трудностей?

Нет, у нас были доходы от имения, а, кроме того, Государь назначил матери пенсию в размере жалования отца.

А кто был еще тогда в вашей семье? Ваши сестры?

Старшая Мария Петровна была замужем за Борисом Ивановичем фон Бок, морским офицером, героем Порт-Артура. Он был морским атташе в Германии и Голландии. Во время войны служил при морском штабе в Петрограде. Осенью, когда мы вернулись и уже было понятно, что назревает катастрофа, именно муж старшей сестры умолял мать перевести все финансы в Норвегию и уехать. С ним были бесконечные споры, он так никого и не убедил. Он со старшей сестрой уехал в Скандинавию, и мы с ними уже увиделись значительно позже. Вторая сестра, Наталья Петровна, была ранена на Аптекарском острове. Она осталась хромой на всю жизнь. Была замужем за князем Юрием Волконским, морским офицером. Они были на юге России. Письма от нее приходили редко, мы знали о ней мало. Она умерла в Ницце в 1949 году. Третья, Елена Петровна, была замужем за князем Щербатовым. Они жили в деревне Подольской губернии, куда мы все потом и поехали, решив покинуть Петроград. Там мы провели два года, прежде чем уехать заграницу. Четвертая, Ольга Петровна, была еще барышней. Она была при матери. Ее убили большевики в 1920-м году, когда нас всех потом ловили в Подольской губернии. Она медленно убегала, чтобы другие могли скрыться, ее ранили в легкое, и через несколько дней мучений она умерла.