Русское мировоззрение. Смыслы и ценности российской жизни в отечественной литературе и философии ХVIII — середины XIX столетия

Природа в качестве предмета созерцания трудовому мироощущению незнакома. Вот почему поэтическое отношение к ней возникает в тургеневском крестьянине тогда, когда он перестает быть крестьянином, то есть перестает быть земледельцем, в той или иной функции возделывателем земли. Так, Касьян из Красивой Мечи, оставаясь внутри природного тела, как и персонаж процитированного письма, тем не менее в состоянии духовно принять угрожающую масштабность природного, принять трагизм этих масштабов, принять в известном смысле философски, не страшась. Такая способность является у Касьяна в силу высвобождения его природной души от приговоренности к труду. Варианты высвобожденности у Тургенева разные. Но прежде давайте обратимся к другому, менее известному произведению писателя, отчасти продолжающему сюжет «Записок охотника». Речь идет о рассказе «Поездка в Полесье» (1857), замысел которого был связан с предложением от С. Т. Аксакова принять участие в так называемом «Охотничьем сборнике».

Основное содержание произведения составили размышления повествователя-охотника об отношении человека к природе и наблюдения над типами русских крестьян. С первых же строк читатель вместе с повествователем и благодаря ему слышит голос «из недра вековых лесов, с бессмертного лона вод»: «Мне нет до тебя дела, я царствую, а ты хлопочи о том, как бы умереть!» Это говорит Природа, утверждая в человеке сознание его ничтожности. «Трудно человеку, существу единого дня, вчера рожденному и уже сегодня обреченному смерти, трудно ему выносить холодный, безучастно устремленный на него взгляд вечной Изиды; не одни дерзостные надежды и мечтанья молодости смиряются и гаснут в нем, охваченные ледяным дыханием стихии; нет — вся душа его никнет и замирает; он чувствует, что последний из его братий может исчезнуть с лица земли — и не одна игла не дрогнет на этих ветвях; он чувствует свое одиночество, свою слабость, свою случайность — и с торопливым, тайным испугом обращается он к мелким заботам и трудам жизни; ему легче в этом мире, им самим созданном, здесь он дома, здесь он смеет еще верить в свое значение и в свою силу»[499].

В который раз, оставаясь наедине с природой, тургеневский повествователь чует «веяние смерти», почти осязает «ее непрестанную близость». «Хоть бы один звук задрожал, хотя бы мгновенный шорох поднялся в неподвижном зеве обступившего меня бора! Я снова, почти со страхом, опустил голову; точно я заглянул куда-то, куда не следует заглядывать человеку… Я закрыл глаза рукою…»[500] Но, как и в «Бежином луге», спасение является из другого социального слоя, рефлекторно, молчаливо спаянного с природой. Из неостановимого погружения в оцепенение, спровоцированного лесной тишиной и мрачностью, повествователя выводит голос сопровождающего его мужика — «молчальника» Егора, принесшего «мокрую бутылочку, всю наполненную светлой влагой», едва ли не живую воду.

Отметим, что Егор, подобно многим персонажам «Записок охотника», отщепившийся от хозяйства человек: «И то сказать, страсть к охоте не мужицкое дело, и кто „с ружьем балует“ — хозяин плохой»[501]. «От постоянного ли пребывания в лесу, лицом к лицу с печальной и строгой природой того нелюдимого края, вследствие ли особого склада и строя души, но только во всех движениях Егора замечалась какая-то скромная важность, именно важность, а не задумчивость — важность статного оленя…»[502] Симптоматично, что, как Касьян подобен птичкам, с которыми пересвистывается, так Егор напоминает животное, живущее в его лесу, — он сам отчасти лесное существо.

Далекий от любого трудового возделывания природы Егор, лучший охотник во всем уезде, с невозмутимым спокойствием переносит обрушивающиеся на него тяготы жизни: и хворь жены, и смерти детей, и невероятную свою бедность. Так же внешне спокойно и важно согласился он и с бедой, приключившейся уже при свидетельстве повествователя: у Егора накануне ночью околела последняя корова.