Русское мировоззрение. Смыслы и ценности российской жизни в отечественной литературе и философии ХVIII — середины XIX столетия

Повествователь пытается дать определение этому почти невероятному духовному равновесию с природой у таких крестьян, как Егор или Касьян, или тот же Калиныч. Глядя на изумрудную муху на самом конце тонкой ветви, ее неподвижность, уравновешенность под жарким солнцем с почти незаметным трепетанием крылышек, охотник открывает, как ему кажется, «несомненный и явный, хотя для многих еще таинственный смысл» жизни природы. «Тихое и медленное одушевление, неторопливость и сдержанность ощущений и сил, равновесие здоровья в каждом отдельном существе — вот самая ее основа, ее неизменный закон, вот на чем она стоит и держится. Все, что выходит из-под этого уровня — кверху ли, книзу ли, все равно, — выбрасывается ею вон, как негодное. Многие насекомые умирают, как только узнают нарушающие равновесие жизни радости любви; больной зверь забивается в чащу и угасает там один: он как бы чувствует, что уже не имеет права ни видеть всем общего солнца, ни дышать вольным воздухом, он не имеет права жить; а человек, которому от своей ли вины, от вины ли других пришлось худо на свете, должен по крайней мере уметь молчать»[503]. Таким символическим молчуном выглядит у Тургенева, конечно, немой Герасим из «Му-му», о чем еще речь впереди.

Итак, почти все, если можно так выразиться, положительные крестьянские типы у Тургенева избавлены от хозяйственной суеты и погружены в космическое равновесие с природой, подобно мухе с изумрудной головкой, которую в течение часа наблюдает повествователь «Поездки в Полесье». Даже прямая на первый взгляд противоположность «молчальнику» Егору — «вор и плут» Ефрем — в силу того, что он живет лесной, природной, так сказать, отщепленной от людей жизнью, «вхож» в это равновесие, в отличие от его более повернутых к повседневным заботам земляков. В нем живет «лесной дух», и не совсем понятно, кто он — то ли действительно «вор и плут», то ли «колдун», поскольку, как говорят крестьяне, владеет какой-то магической силой, знает «слово крепкое».

«Крестьянское» пространство тургеневского сюжета в русской литературе плотно населяют персонажи, помеченные изначальной неприспособленностью и непредназначенностыо к укорененной и обстоятельной хозяйственной земной жизни, не прикрепленные к земле как предмету возделывания. Они собиратели и охотники, а не возделыватели. Свой продукт труда они не производят, а посредством своего охотничьего и собирательского «труда» берут из природы. Кстати говоря, уже упомянутый Ефрем из «Поездки в Полесье» — мастер на лесных пасеках мед красть, «и пчела его не жалит», но при этом борта не трогает, поскольку бортовая пчела дело божие, небереженое, один медведь ее трогает. Все эти персонажи непосредственно воссоединяются с природой не цивилизованным, а диким, первобытным образом. Они страннически циркулируют в ней, как ее жизненные соки. И охота — способ такой циркуляции, естественного странничества.

Природа в мироощущении изображаемого Тургеневым (а позднее и другими классиками русской литературы вплоть до Чехова) простого русского человека — как бы его продолжение. Он легко «переходит» в природу, растворяется в ней, а природа столь же легко и свободно принимает его, ни к чему иному, кроме нее самой, не прикрепленного, и проникает своими соками. В этом, кстати говоря, лежит одно из объяснений сравнительно малого у русских писателей внимания к хозяйственной деятельности как крестьянина, так и помещика, исключая те случаи, когда писатель явно склонен к просветительской дидактике, как Радищев в «Путешествии», Гоголь в «Выбранных местах» или Толстой в левинских страницах «Анны Карениной».

Тургеневскую галерею «природных» людей после Калиныча и Касьяна продолжает лесник по прозвищу Бирюк — герой одноименного рассказа. Впрочем, лесник Фома Кузьмич — природный человек лишь по своей деятельности. Но уж в ней он так «успевает», что сквозь шум дождя слышит, как стучит топор мужика, производящего незаконную порубку чуть ли не на другом конце леса.

Бирюк — как и Хорь — тоже редкий тип крестьянина, который честно, в полную силу исполняет свое земное предназначение и занятие. И исполняет до самоотвержения. По оценкам окрестных мужиков, «не бывало еще на свете такого мастера своего дела: вязанки хворосту не даст утащить. <…> И ничем его взять нельзя: ни вином, ни деньгами; ни на какую приманку не идет. Уж не раз добрые люди его сжить со свету собирались, да нет — не дается»[504]. Очевидно, по причине беззаветного, до самозабвения, исполнения своего долга, отчего не оставалось времени на собственное благополучие и обустройство, от него и ушла с прохожим мещанином жена, оставив девочку двенадцати лет и младенца. В избе Бирюка, куда повествователь заходит, спасаясь от дождя, нет ничего, кроме рваного тулупа, кучи тряпья, ружья да двух чугунов. Из еды он мог предложить гостю лишь хлеб, чая не было.