Читаем Русское мировоззрение. Смыслы и ценности российской жизни в отечественной литературе и философии ХVIII — середины XIX столетия полностью

Как парафраз и вызов русскому общественному мнению звучит не раз повторяемое Тургеневым ироническое по своей сути утверждение: его персонажи-помещики люди благонамеренные, почтенные, пользующиеся «всеобщим уважением нескольких уездов». Первый — отставной генерал Вячеслав Илларионович Хвалынский — обладает «странными привычками»: презрительно обходится и говорит с людьми нечиновными и небогатыми, а с богатыми и влиятельными заискивает и подличает. В прошлые времена, будучи адъютантом при высокой особе, он прославился тем, что «облачившись в полную парадную форму и даже застегнув крючки, парил своего начальника в бане»[508]. Это, согласимся, будет похлеще, чем, к примеру, подобострастное заявление (заявление, но не поступок) Чичикова генералу Бетрищеву, что генерал может позволять себе при Чичикове все, что его душе будет угодно. Так что Хвалынский, русский родовитый дворянин, выходца из низов, Чичикова, перещеголял.

«В своей тарелке» и «недурен» помещик Хвалынский бывает не в своем хозяйстве, а на торжественных и публичных актах и званых обедах. Он также ужасный охотник до прекрасного пола. А вообще — «прекрасный помещик», как говорят о нем соседи. Что же автор? Мнение его определенно обратное: Хвалынский хозяин плохой. Так, он, например, «взял к себе в управители отставного вахмистра, малоросса, необыкновенно глупого человека. Впрочем, в деле хозяйничества, — тут же предлагает Тургенев масштаб для измерения, — никто у нас не перещеголял одного петербургского важного чиновника, который, усмотрев из донесений своего приказчика, что овины у него в имении часто подвергаются пожарам, отчего много хлеба пропадает, — отдал строжайший приказ: вперед до тех пор не сажать снопов и овин, пока огонь совершенно не погаснет»[509].

Второй помещик — Мардарий Аполлоныч Стегунов — напротив, не гуляка, а домосед, хлебосол и балагур. Он приверженец старых порядков. И его многочисленная дворня одета по-старинному. Хозяйством он также не интересуется, разве иногда съездит в хорошую погоду в поле на хлеба посмотреть да васильков нарвать. Впрочем, однажды, лет десять назад, он купил молотильную машину. Однако запер ее в сарай, да и успокоился.

Но вот что касается его отношений с крестьянами, то тут он любит все доводить до конца в соответствии со своими понятиями и принципами. А они таковы: «Я человек простой, — говорит он о себе, — по старому поступаю. По-моему: коли барин — так барин, а коли мужик — так мужик… Вот что»[510]. На практике это означает, что размежевание им, например, проведено так: крестьяне переселены в скверные избенки в место, где на всех один колодец, да и тот никуда не годный. А когда в огороде Стегунова случайно оказываются соседские куры, то за это наказывают не уследившую за ними девочку.

Не лишен Мардарий Аполлоныч и, так сказать, некоторого артистизма. Так, например, когда по его приказу секли допустившего ошибку буфетчика, он, ставя блюдечко на стол, с «добрейшей улыбкой» на лице вторил слышавшимся ударам: «Чюки-чюки-чюк! Чюки-чюк!» Впрочем, и наказанный буфетчик — достойная пара помещику. Он также приверженец «старых добрых порядков» и о своем наказании отзывается: «А поделом, батюшка, поделом. У нас по пустякам не наказывают; такого заведенья у нас нету — ни, ни. У нас барин не такой; у нас барин… такого барина в целой губернии не сыщешь». «Вот она, старая-то Русь!»[511] — завершает рассказ Тургенев.

Фонтаном пошлости окатывает читателя при тургеневском описании свободного времяпрепровождения русских помещиков и прочих «благородных» русских людей на ярмарке в Лебедяни. Философию и эстетику происходящего Тургеневу удается передать одной фразой: все «возилось, кричало, копошилось, ссорилось и мирилось, бранилось и смеялось в грязи по колени»[512]. Представив несколько «благородных» русских типов, автор переходит к главному — хозяину известного степного завода тамбовскому помещику Анастасею Иванычу Чернобаю. (Читателя должна насторожить сама фамилия помещика, состоящая из двух частей: «черное» и «бай», то есть злое и лживое слово и речь. — С. Н., В. Ф.). Разоблачающее имя, однако, скрыто благообразной внешностью — белыми волосами, любезной улыбкой и прекрасными голубыми глазами. Прячется хозяин и за лживыми заявлениями: «…у меня, изволишь видеть, все на ладони, без хитростей». Купленная у него повествователем лошадь дала о себе знать уже на следующий день: она была «запаленной и хромой». Когда же покупщик-рассказчик обращается к помещику с замечанием, что по-хорошему следовало бы взять ее назад, то получает неумолимый ответ: прежде нужно было смотреть. А уж коли со двора долой — кончено. И повествователю не остается ничего иного, как порадоваться тому, что он заплатил не слишком дорого за… полученный урок.

Перейти на страницу:

Все книги серии Русское мировоззрение

Русское мировоззрение. Смыслы и ценности российской жизни в отечественной литературе и философии ХVIII — середины XIX столетия
Русское мировоззрение. Смыслы и ценности российской жизни в отечественной литературе и философии ХVIII — середины XIX столетия

Авторы предлагают содержательную реконструкцию русского мировоззрения и в его контексте мировоззрения русского земледельца. Термин «русское» трактуется не в этническом, а в предельно широком — культурном смысле. Цель работы — дать описание различных сторон этого сложного явления культуры.На начальном этапе — от Пушкина, Гоголя и Лермонтова до ранней прозы Тургенева, от Новикова и Сковороды до Чаадаева и Хомякова — русская мысль и сердце активно осваивали европейские смыслы и ценности и в то же время рождали собственные. Тема сознания русского человека в его индивидуальном и общественном проявлении становится главным предметом русской литературной и философской мысли, а с появлением кинематографа — и визуально-экранного творчества.

Виктор Петрович Филимонов , Сергей Анатольевич Никольский

Литературоведение
Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто
Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

Авторы продолжают содержательную реконструкцию русского мировоззрения и в его контексте мировоззрения русского земледельца.В рассматриваемый период существенно меняется характер формулируемых русской литературой и значимых для национального мировоззрения смыслов и ценностей. Так, если в период от конца XVIII до 40-х годов XIX столетия в русском мировоззрении проявляются и фиксируются преимущественно глобально-универсалистские черты, то в период 40–60-х годов внимание преимущественно уделяется характеристикам, проявляющимся в конкретно-практических отношениях. Так, например, существенной ориентацией классической литературной прозы становится поиск ответа на вопрос о возможности в России позитивного дела, то есть не только об идеологе, но и о герое-деятеле. Тема сознания русского человека как личности становится главным предметом отечественной литературы и философии, а с появлением кинематографа — и визуально-экранного творчества.

Виктор Петрович Филимонов , Сергей Анатольевич Никольский

Литературоведение

Похожие книги

MMIX - Год Быка
MMIX - Год Быка

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романов , Роман Романович Романов

История / Литературоведение / Политика / Философия / Прочая научная литература / Психология
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука