Русское мировоззрение. Смыслы и ценности российской жизни в отечественной литературе и философии ХVIII — середины XIX столетия

Заключение

Предпринятой в настоящем томе попытке рассмотрения русского мировоззрения и мировоззрения русского земледельца — крестьянина и помещика по произведениям отечественных философов, литераторов и кинематографистов сопутствовали два объективных ограничения.

Первое связано с тем, что в XVIII — середине XIX столетия русская философия и литература находились на начальной стадии своего развития — от более общего, укрупненного, масштабного (при небрежении и вполне понятном неумении останавливаться на деталях) изображения явлений и процессов ко все более конкретному, детальному, углубленному их анализу, к стремлению представить целостную, но детальную картину. Мысль двигалась от менее четкого, непроясненного и размытого понимания к пониманию более четкому, проработанному, ясному. Герои произведений обретали неповторимое лицо, начинали рефлектировать, осмысливать, переживать и формулировать собственные слова, мысли, чувства. Авторы текстов от общих деклараций переходили к созданию конкретных персонажей с собственным внутренним миром. Мы надеемся, что нам хотя бы отчасти удалось показать философский и литературный процесс становления русского мировоззрения и мировоззрения русского земледельца — от пушкинской немоты народа в «Борисе Годунове» до осмысленной и глубокой индивидуальности тургеневского Хоря, рассуждающего о том, почему он не хочет уйти от барина на волю совсем. Как это происходило в создаваемой мыслителями и художниками реальности — об этом мы и хотели сообщить читателю в первом томе задуманного исследования.

В первом приближении мы также попытались выделить те константы, которые, на наш взгляд, характеризуют русское национальное мировоззрение. Так, например, анализируя сочинения Пушкина «Дубровский» и «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», мы отметили выделяемые автором характерные для русского мировоззрения и мировоззрения русских землевладельцев-дворян представления о чести и личном достоинстве как высших ценностях человека, веру в божественную предопределенность человеческой жизни (судьбу), уверенность в наличии легко осуществимого перехода от жизни к смерти, в близком соседстве и даже соединенности земного и загробного существования, «слитном» существовании человека и природы и др.

Такую же работу — по определению мировоззренческих констант у помещиков и крестьян — мы провели на материале произведений Лермонтова, Гоголя, Кольцова, Никитина, Григоровича, Писемского, Соллогуба и отчасти Тургенева, особо обращая внимание на примеры становления типов «рациональных хозяев».

Надеемся, что нам удалось «погрузить» литературные художественные образы в философский контекст понятий и смыслов двух господствующих в то время направлений в русской философии — «западничества» и «славянофильства».

Мы сознаем, что на данном этапе исследования представленного материала, позволяющего говорить о собственно русском мировоззрении и мировоззрении русского земледельца, недостаточно. Ответ на вопрос «почему так?» составляет второе ограничение, о котором мы заявили ранее. Разумеется, дело не в том, что мы не сумели добыть такой материал. Объективная причина в том, что на ранних стадиях развития нашей философии и литературы мыслители и художники только-только начинали размышлять на этот предмет. Поэтому говорить об инвариантных, специфических национальных «идеях и философемах», наличествующих в русском сознании «объективно и ощутимо для всех» (С. Л. Франк), на этом этапе не представляется возможным. Сформулировать более полное, содержательное представление о русском мировоззрении и мировоззрении крестьян и помещиков — задача дальнейшего исследования.

После того как мы в какой-то мере раскроем содержание русского мировоззрения и мировоззрения русского земледельца в разные исторические периоды (а выделяем мы, как отмечалось в предисловии, семь), мы попытаемся сравнить их между собой. Возможно, что в результате сравнения нам удастся вычленить некое центральное, переходящее от периода к периоду, неизменное, устойчивое «ядро» русского мировоззрения. Но пока эта идея существует всего лишь как гипотеза. Мы также рассчитываем показать специфические мировоззренческие характеристики, однажды возникавшие, а по прошествии определенного времени исчезавшие.

При наличии соответствующего интереса со стороны других специалистов и иных благоприятных условий также можно было бы поставить и более масштабную исследовательскую цель — раскрыть содержание мировоззрения земледельца других наций.

Еще одним шагом могло бы стать компаративистское исследование, позволяющее сопоставить содержание земледельческих мировоззрений ряда наций или даже национальных мировоззрений вообще.

Впрочем, пока эта магистральная линия намечена лишь пунктиром и впереди нас ждет изучение русского материала.