Русское молчание: изба и камень

Р. S. Философ Николай Лосский в своих мемуарах вспоминал, что в конце 80-х годов XIX века гимназисты перед сдачей выпускных экзаменов должны были в обязательном порядке исповедоваться и причащаться. Одним из серьезных прегрешений считалось чтение «романов», передававшихся из-под полы, особенно заграничных, как источников всяческого вольномыслия и разврата. Это были не только «Приключения Рокамболя», но и то, что ныне именуется классикой. Священник как раз и спросил Лосского на исповеди: «Что, романы читаешь? – с ударением на «о». – «Читаю, батюшка». «Нехорошо», – сказал священник, и на будущего философа наложили епитимью – отбить столько-то поклонов.

Сегодня в одной питерской интеллигентской семье растет вполне смышленый отпрыск, преуспевающий в точных науках, полночи проводящий за компьютером, почитывающий комиксы и фэнтези. Но для того, чтобы заставить его читать «романы» из школьной программы, родители разработали меры материального поощрения – столько-то рублей за определенное количество страниц. Причем ставка менялась в зависимости от сложности текста. Школа была с французским уклоном, так что кроме русской приходилось одолевать и французскую классику. «Утраченные иллюзии» и «Госпожа Бовари» читались очень тяжело и были названы «полным отстоем». «Милый друг» был принят несколько лучше, а Тургенев, у которого было обнаружено «слишком много соплей», читался с большим интересом. «Преступление и наказание» и «Братья Карамазовы» не вызвали ни малейшего энтузиазма, но более всего не повезло автору «Войны и мира». Когда с огромными усилиями были взяты первые 50 страниц про салон Анны Павловны Шерер, возмущению мальчика не было пределов: «Это что же, четыре тома такой ботвы?!» В результате за Достоевского и Толстого назначили самую высокую ставку.

Но не исключено, что через полвека гимназистам будущего за чтение всевозможных «Кодов…» нашего времени придется тоже назначать материальное поощрение.

Реакция как прогресс (Жозеф де Местр)

Парадоксальным образом программное сочинение французского мыслителя, оказавшее существенное влияние на интеллектуальную атмосферу русского аристократического общества первой четверти XIX века (от Софьи Свечиной до Чаадаева) и изображенного Львом Толстым в «Войне и мире», появилось в русском переводе лишь 180 лет спустя. «Санкт-Петербургские вечера» были написаны в Российской столице, где философ в течение 15 лет (1803–1817) был посланником короля Сардинии. Ультрароялист, католик, непримиримый противник Просвещения и либерализма, яростный критик Бэкона, Вольтера, Жан-Жака Руссо и французских энциклопедистов, он был одним из первых представителей консервативных революционеров XIX столетия, включающих имена Томаса Карлейля, Артура Шопенгауэра, Фридриха Ницше, Жозефа Гобино, Константина Леонтьева, находившихся в радикальной оппозиции к либерально-просветительскому духу своего времени. Блестящий писатель и полемист, де Местр – «пламенный реакционер» в самом глубоком и точном смысле этого слова. Рационалистическому оптимизму эпохи он противопоставляет идею об изначальной испорченности человеческой природы, пораженной первородным грехом; человек, как и общество, отнюдь не руководствуется разумом, напротив, он глубоко иррационален. Индивидуум, как и все человечество, не столько стремится к свободе, (которая, по преимуществу, ведет к хаосу и разрушению, что наглядно продемонстрировала Французская революция), сколько к подчинению и порабощению.

Сегодня реакционные мыслители вызывают нашу симпатию уже тем, что при жизни – по крайней мере, в новейшее время – они всегда проигрывают. Как правило, даже самым успешным и осуществившимся из них, как, например, К. П. Победоносцеву, суждено было увидеть крушение своего жизненного проекта – всех охранительных иллюзий и надежд. Победа, в конечном счете, оказывается за их противниками – и счастлив тот, кто успевает умереть вовремя. Но вся ирония истории состоит в том, что любая победа «прогрессивного человечества» оказывается пирровой. Революции и исторические катастрофы раньше или позднее пожирают своих детей, а новый строй в лучшем случае оказывается столь же несовершенным, как и тот, что был разрушен, а в худшем – неизмеримо более страшным. Уничтожение одних пороков приводит к бурному цветению других.

Неумеренное развитие науки, техники, цивилизации может породить непредсказуемые последствия. Высказывания де Местра о грядущих судьбах Российской империи, которую он называл своей второй родиной, поразительны по своей точности и предвосхищают пророчества Константина Леонтьева: