Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг.

Таким образом, русское дворянство впервые за свою историю обрело писаные гражданские права. «Впервые в России появилась действительно свободная, не связанная какой-либо формой зависимости социальная категория… Государство как бы косвенно признало, что не обладает полной властью над всеми своими подданными и, по крайней мере, для части из них может выступать в качестве партнёра, с которым возможны отношения договорного типа»[481]. Обратная, неоговариваемая, но фактически очевидная сторона манифеста — владение крепостными перестало зависеть от службы, что, конечно, укрепляло власть помещика над крестьянами. Понятно бурное ликование «благородных» после издания манифеста, описанное Болотовым: «Не могу изобразить, какое неописанное удовольствие произвела сия бумажка в сердцах всех дворян нашего любезнаго отечества. Все вспрыгались почти от радости и, благодаря государя, благословляли ту минуту, в которую угодно было ему подписать указ сей».

Кроме того, Пётр III прекратил преследования старообрядцев и упразднил Тайную канцелярию. Запрещалось также провозглашать «государево слово и дело»: «Ненавистное изражение, а именно: слово и дело, не долженствует отныне значить ничего, и Мы запрещаем: не употреблять онаго никому, а естьли кто отныне оное употребит в пьянстве или в драке, или избегая побоев и наказания, таковых тотчас наказывать так, как от полиции наказываются озорники и бесчинники».

Хотя «донос как таковой не отменялся, а политический сыск не упразднялся вовсе, но его функции были перераспределены. Право предварительного следствия было дано местным органам, которые, лишь установив факт преступного деяния, передавали обвиняемого в Тайную экспедицию Сената, которая продолжала расследование и решала судьбу обвиняемого. Тем самым по существу ликвидировался почти сакральный характер преступлений против государя… [Во многом вследствие этого] уже в 1760-е гг. по сравнению с предшествующим десятилетием довольно резко сократилось и число ложных доносов, и в целом число дел политического характера: с 2413 до 1246. Тенденция сохранилась и в последующие 20 лет: в 1770-е гг. — 1094, в 1780-е — 992 дела»[482].

Мы можем только гадать, сохранился бы у Петра III реформаторский пыл и дальше — или голштинец завяз бы в международных авантюрах, каковой обещала быть война с Данией за Шлезвиг. Судя по всему, в его хаотической голове определённого плана преобразований не было, но, с другой стороны, клан Воронцовых, инициировавший манифест 18 февраля (а к этому семейству принадлежала и императорская фаворитка), мог их ему и подсказать. Так или иначе, но на престоле вскоре нежданно оказалась правительница, чей настрой на реформы был куда серьёзнее и продуманнее. Усердная ученица Монтескье, она, кажется, вполне всерьёз задумала превратить Россию из «деспотии», каковой её полагал мэтр, в «нормальную» монархию, где «управляет один человек, но посредством установленных неизменных законов».

Ориентируясь на современную ей Европу («Россия есть европейская держава», — провозглашалось в императорском «Большом Наказе»), Екатерина II попыталась утвердить в своей империи «неизменные законы» посредством создания сословного общества. Именно в рамках сословий индивиды приобретали определённые права и обязанности. Во исполнение этого проекта и были в 1785 г. изданы Жалованные грамоты дворянству и городам, а в дальнейшем подготовлена (но так и не увидела свет) Жалованная грамота государственным крестьянам.

Дворянство получило подтверждение манифеста о вольности и некоторые другие гражданские права: освобождение от телесных наказаний, сословное самоуправление, юридические гарантии (дворянин без суда равных не мог быть лишён дворянского достоинства, чести и жизни) и т. д. За «благородными» окончательно закрепилось эксклюзивное право владения крепостными. Горожанам также даровались собственное самоуправление и суд и гарантии неприкосновенности собственности. Впервые появляется понятие «градского общества» как юридического лица. Для русской истории Жалованные грамоты были настоящим переворотом. Но, как говорится, «гладко было на бумаге…»

Первая проблема состояла в том, что российские сословия находились в самом зачаточном состоянии. «В Центральной и Западной Европе корпорации были синонимами традиции… Такие корпорации предъявляли права на сферы эксклюзивной юрисдикции, что выводило их на политическую арену в той или иной форме. Сословиям Екатерины II недоставало традиций, исторического самосознания и притязаний на политическую власть. Интенция Екатерины состояла в том, чтобы сословия появились посредством одного указа уже совершенно зрелыми и готовыми выполнять монаршую волю»[483]. Более того, не было даже самого понятия «сословие». Характерно, что оно отсутствует в текстах самих Грамот, и «если мы действительно ищем ответственного [за это], то это русская история… Когда нет самих сословий, то остаётся только признать, что и язык не способен их описать»[484].