Наиболее ранний пример — Всемилостивейшая жалованная грамота российскому народу, составленная А. Р. Воронцовым (вероятно, при участии А. Н. Радищева) в 1801 г. накануне коронации молодого императора. Строго говоря, ни о каком изменении государственного строя там не было и речи. Но в ней содержались важные декларации о намерениях нового самодержца, определялась в общих чертах стратегия его внутренней политики. Уже в преамбуле звучала банальная для европейской культуры, но вполне крамольная для России предшествующего, павловского царствования идея, «что не народы сделаны для Государей, а сами Государи промыслом Божиим установлены для пользы и благополучия народов, под державою их живущих…». Грамота обещала «каждому российскому подданному», вне зависимости от сословной принадлежности, «свободу мысли, веры или исповедания, богослужения, слова или речи, письма и деяния, поколику они законам государственным не противны и никому не оскорбительны». Следуя за британским Habeas Corpus, она гарантировала права обвиняемого при судопроизводстве, «к какому бы чиносостоянию он ни принадлежал», «дабы безопасность личная и собственность каждого ограждены были, дабы наказания, если они место иметь должны, извлекаемы были не иначе, как из натуры самого преступления и не отягощали судьбу каждого выше им содеянного». Проект этот обсуждался в Негласном комитете (кружке молодых друзей — советников Александра), но в итоге был отклонён.
В следующем году была предпринята попытка расширить полномочия Сената, получившего право возражать против новых императорских указов, если они ему покажутся несогласными с другими законами, неясными или неудобными к исполнению. Вскоре Сенат этим правом воспользовался. По докладу военного министра Александр определил, что все дворяне унтер-офицерского звания обязаны служить в военной службе 12 лет, против чего сенаторы единогласно выразили свой протест, справедливо увидев здесь нарушение Жалованной грамоты, восстановленной императором сразу по восшествии на престол. В ответ на это царь-реформатор издал указ, в котором разъяснялось, что Сенат неправильно истолковал свои права, ибо право возражений относится только к старым указам, а не к новым, которые он обязан принимать неукоснительно. Более того, Сенату был объявлен выговор. А. А. Корнилов резонно замечает по поводу этого в высшей степени характерного эпизода: «Трудно понять, каким образом в уме Александра совмещалась идея необходимости ограничения самодержавной власти с такого рода противоречиями этой идее на практике. Поведение Александра в данном случае тем более было странно, что изложенное право Сената далее не ограничивало, в сущности, его самодержавной власти, так как в случае, если бы государь в ответ на протест Сената просто повторил свою волю об исполнении изданного им указа, то Сенат обязывался по регламенту немедленно принять его к исполнению»[526]
. Значение Сената со временем только падало, и он, по сути, «обратился только в типографию, печатавшую указы» (Г. С. Батеньков).Зато вполне успешно прошло учреждение министерств, намеченное ещё Павлом. Так «завершалась организация бюрократической системы управления, с обеспечением для монарха возможности лично и непосредственно руководить всем ходом дел через министров, им назначаемых, перед ним ответственных, с ним непосредственно связанных в порядке личных докладов и повелений»[527]
. Александр «ввёл систему, напоминавшую западную бюрократию, но сохранявшую в неизменном виде превосходство и господство монарха»[528]. Но при этом министры не были подконтрольны никакой другой инстанции и «владели вверенными им частями как уделами» (Батеньков). «Каждый министр представлял собой самостоятельную административную единицу, ничем и никем не ограниченную и не связанную с другими, отчего происходил ряд противоречий в распоряжениях… Один и тот же вопрос нередко решался разными министрами, а иногда в одно и то же время, но чаще один начинал его, другой кончал, и подчинённые места не знали, чьи распоряжения выполнять и в случае надобности к кому обращаться за разрешением дел»[529].