Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг.

В этом смысле Аракчеев в значительной степени демонизирован общественным мнением, взвалившим на него грехи ушедшего «в тень» монарха (по словам П. А. Вяземского, «он был всеобщим козлом отпущения на чёрный день»). Но это не слишком реабилитирует временщика в качестве второго лица в государстве. Да, не такой уж и злодей, да, не вор, да, эффективный военный организатор (особенно по артиллерийской части), да, по царскому поручению сочинил один из многих нереализованных проектов освобождения крепостных. Но никакого творческого начала в деятельности Аракчеева не найти. Видна только «неумолимая, часто доходившая до жестокости строгость» (П. П. фон Гёце) — голое администрирование с мелочной регламентацией и палочной дисциплиной в качестве главных технологий. Объездной врач военных поселений И. И. Европеус рассказывает следующий характерный эпизод: «Мелочность… по службе была даже несносна; так, при устройстве госпиталя короля прусского полка, который должен был быть образцовым, граф [Аракчеев] сам показывал, как поставить кровати, куда скамейки, где должен быть ординаторский столик с чернильницею и даже какого формата должно быть перо, то есть без бородки, в виде римского calamus [тростниковая палочка-перо]. Хотя граф и был уверен, что его приказания исполнялись с точностью, но тем не менее хотел сам во всем удостовериться и, зайдя несколько дней спустя в палату с полковником Чевакинским, заметил на подставке для чернильницы брошенное испугавшимся фельдшером перо с бородкою; призвав к столу полковника и меня, он сделал нам замечания, а фельдшеру приказал дать пять розог».

Сам Алексей Андреевич — очень типичный мелкий властолюбец, выбившийся из грязи в князи и наслаждающийся возможностью доминировать над другими. А. К. Гриббе, служивший под его началом, вспоминает: «Аракчеев… обращавшийся почти со всеми одинаково грубо, почти всем говорил ты; эпитеты: „дурак“, „болван“, „осёл“ и т. п. так и сыпались, бывало, из сиятельных его уст, когда он осматривал какой-нибудь полк или команду». Другой современник (Н. В. Качалов) сообщает такие колоритные подробности: «Аракчеев большую часть года проживал в [своём новгородском имении] Грузине, и вся знать обоих полов считала своею обязанностью ездить на поклон к временщику. Несмотря ни на какое высокое положение, никто не смел переправляться через реку и подъехать к дому, а все останавливались на другом берегу и посылали просить позволения. От того, скоро ли получалось это разрешение, измерялась степень милости или немилости приехавшим; нередко случалось, что приехавший получал отказ в приёме и возвращался в Петербург. Проезжали 120 вёрст на почтовых. Начиная от Чудова до границы Тихвинского уезда, по дороге к Тихвину, Аракчеевым было устроено шоссе, существующее до настоящего времени. Во время всемогущества временщика шоссе было заперто воротами, устроенными в каждом селении, и Аракчеев дозволял проехать по своей дороге только тому, кому желал оказать особую милость, и тогда выдавал ключи для отпирания ворот. Все же проезжающие должны были ездить по невозможной грунтовой дороге, проложенной вдоль шоссе».

А вот генерал-майор С. И. Маевский повествует о своём посещении аракчеевского дома: «Я как теперь помню тот день, когда я явился к графу. Невольный трепет пробежал по моим жилам. Меня ввели в переднюю, где я дожидался с полчаса; потом перевели в парадную залу, где я опять дожидался с час. Во всё это время лихорадочная дрожь не оставляла меня. Надобно заметить, что храм, или дом, Аракчеева весьма много похож на египетские подземные таинства. В преддверии встречает вас курьер и ведёт чрез большие сени в адъютантскую; отсюда, направо, собственная канцелярия государя императора, налево — департамент Аракчеева, а прямо — приёмная. Везде мистика, везде глубокая тишина; даже на физиогномиях ничего более, кроме страха, не отсвечивается. Всякий бежит от вопроса и ответа. Всякий движется по мановению колокольчика, и почти никто не открывает рта. Это тайное жилище султана, окруженного немыми прислужниками».

Нехитрая житейская философия Алексея Андреевича иногда прорывалась в разговорах: «Россия глупа: надень на кого хочешь андреевскую [ленту, т. е. орден св. Андрея Первозванного] — она будет в пояс ему кланяться», или: «Для того, чтобы заставить русского человека сделать что-нибудь порядочное, надо сперва разбить ему рожу». Как ни пристрастна и публицистична герценовская характеристика Аракчеева, но сущность его схвачена метко: «…ровно столько ума, сколько нужно для исполнения, и ровно столько честолюбия, зависти, желчи, чтоб предпочитать власть деньгам». О том же в специальной работе пишет А. А. Кизеветтер: «Тщеславный честолюбец заслонял в нём [Аракчееве] серьёзного государственного деятеля»[534].