Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг.

Для борьбы с крамолой были приняты экстренные меры. 14 августа 1881 г. последовало Высочайше утвержденное Положение Комитета министров о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия, вводившее режим усиленной охраны на части территории империи. Областная администрация — генерал-губернаторы, губернаторы, градоначальники — получила право во внесудебном порядке производить аресты на срок до 3 месяцев, налагать штрафы до 500 руб., воспрещать различные народные, общественные и частные собрания, делать распоряжения о закрытии торговых и промышленных заведений, осуществлять высылку подозрительных лиц (по согласованию с МВД), передавать отдельные дела на рассмотрение военного суда. Местные начальники полиции и жандармских управлений могли делать распоряжения о предварительном задержании на время до двух недель всех подозрительных лиц, о производстве во всякое время обысков во всех без исключения помещениях, фабриках, заводах и т. п. и о наложении ареста на всякого рода имущество, «указывающее на преступность действий или намерений заподозренного лица». 4 сентября 1881 г. в состоянии усиленной охраны были объявлены губернии: Петербургская, Московская, Харьковская, Полтавская, Черниговская, Киевская, Волынская, Подольская, Херсонская и Бессарабская; градоначальства: Одесское, Таганрогское и Керчь-Еникальское; уезды: Симферопольский, Евпаторийский, Ялтинский, Феодосийский, Перекопский и город Бердянск Таврической губернии; город Воронеж с уездом, города Ростов-на-Дону и Мариуполь Екатеринославской губернии, а с 1882 г. и город Николаев. Смягчённый вариант этого режима мог быть использован и в соседних областях, на которые он формально не распространялся. Усиленная охрана вводилась как временная мера, но снова и снова продлевалась, а для ряда территорий — Петербургской, Московской, Харьковской, Киевской, Волынской и Подольской губерний, Одессы, Таганрога, Ростова-на-Дону и Николаева — сохранялась непрерывно до 1917 г.

Б. Чичерин позднее так характеризовал этот режим: «[Итальянский политик Камилло] Кавур говорил, что всякий болван может управлять с осадным положением. Русские правители хотели оправдать это изречение, не понимая, что в их требованиях усиленных полномочий заключается сознание своей глупости. И эти чрезвычайные права, установленные для преследования политических заговорщиков, прилагались ко всему на свете: к извозчикам, к дворникам, к мостовым. Ссылаясь на положение об усиленной охране, начальники губерний налагали на домовладельцев совершенно произвольные штрафы; издавались правила для экипажей; закрывались торговые ряды и лавки; требовалось известное устройство мостовых. То, что по закону предоставлялось городским думам, было в силу безобразного толкования полномочий перенесено на полицию, которой произвол не знал границ. В Москве беззаконные штрафы, налагаемые обер-полицмейстером на извозчиков, в один год превзошли 100 000 рублей… Административные ссылки умножились в ужасающих размерах. Они прилагались не только к политически неблагонадёжным людям — понятие, которое уже само по себе открывало возможность самого широкого произвола, — но и вообще ко всякому лицу, почему-либо не угодившему начальству или просто повздорившему с полицией».

С 1881 по 1894 г. по политическим мотивам административной ссылке подверглись 3082 человека, т. е. почти 60 % всех ссыльных (5397) за этот период[619]. По числу политических заключённых статистики нет, но П. А. Зайончковский предполагает, что к 1895 г. их могло быть около 2 тыс.[620]

На первых порах это «подмораживание» большинством образованного класса было воспринято скорее одобрительно. Потрясение от трагической гибели Царя-Освободителя резко качнуло общественное настроение «вправо» — запрос на стабильность затмил запрос на перемены. К. Ф. Головин вспоминал, что «в [первой] половине 80-х годов… правительство было на зените своей популярности… даже резкая фигура Константина Петровича Победоносцева стала почти популярной… та безразличная среда, всегда готовая осмеивать власть и сочувствовать выходкам бунтарей, это среда, обнимавшая почти всю Россию… решительно отказывалась теперь питать своим сочувствием революционные корни». Один из столпов консервативной публицистики В. П. Мещерский в конце 1882 г. радовался, что подписка на его «Гражданин» «поднялась до цифры, до которой она никогда не доходила». Эта волна захватила не только обывателей — даже такой трезвый мыслитель, как Чичерин, в начале 80-х полагал необходимым прежде всего навести в стране элементарный порядок, а уж потом проводить реформы. Один из лидеров «Народной воли» Л. А. Тихомиров раскаялся в своих заблуждениях и, прощённый монархом в конце 80-х, вернулся из эмиграции на родину, сделавшись едва ли не лучшим апологетом самодержавия.