Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг.

В день смерти Александра III управляющий Морским министерством Н. М. Лихачёв говорил Вл. И. Гурко: «Наследник — совершенный ребёнок, не имеющий ни опыта, ни знаний, ни даже склонности к изучению широких государственных вопросов. Наклонности его продолжают быть определённо детскими, и во что они превратятся, сказать невозможно». Напомним, что цесаревичу тогда уже исполнилось 26 лет! В мае 1896 г. А. А. Киреев записал в дневнике: «Дай Бог ему [Николаю II] возмужать!» Вину за незрелость самодержца он возлагал на неправильное воспитание: «Можно ли на него [царя] пенять?! Держали в детской!» А. А. Половцов сетовал уже в 1906 г., что Александр III «сына своего не воспитал». И это было действительно так: «В последние три года жизни отца деятельность цесаревича ограничивалась почти исключительно военной службой и посещением — один раз в неделю, по понедельникам, — заседаний Государственного совета… цесаревич так и не стал соратником отца по государственному управлению. Более того, он даже не получил от него генеральских эполет — случай для XIX в. уникальный!., отношение к наследнику как к „взрослому ребёнку“ сохранялось у императора вплоть до последних месяцев жизни»[636]. «Я ничего не знаю. Покойный государь не предвидел своего конца и не посвящал меня ни во что», — сказал молодой самодержец на первом докладе министра иностранных дел в ноябре 1894 г. Нечто подобное услышал от своего венценосного родственника в.к. Александр Михайлович: «Я ещё не подготовлен быть царём! Я не могу управлять империей. Я даже не знаю, как разговаривать с министрами».

Почти все мемуаристы отмечают живой ум монарха, но ум слишком конкретный, не способный к системному мышлению. Один из его учителей К. П. Победоносцев говорил Половцову: «Он имеет природный ум, проницательность, схватывает то, что слышит, но схватывает значение факта лишь изолированного, без отношения к остальному, без связи с совокупностью других фактов, событий, течений, явлений. На этом мелком одиночном факте или взгляде он и останавливается… Широкого, общего, выработанного обменом мысли, спором, прениями для него не существует, что доказывается тем, что недавно он сказал одному из своих приближённых: „Зачем вы постоянно спорите? Я всегда во всём со всеми согласен, а потому делаю по-своему“». О том же читаем и в воспоминаниях Гурко: «Да, в отдельных вопросах Николай II разбирался быстро и правильно, но взаимная связь между различными отраслями управления, между отдельными принимаемыми им решениями от него ускользала. Вообще, синтез по природе был ему недоступен. Как кем-то уже было замечено, Николай II был миниатюрист. Отдельные мелкие черты и факты он усваивал быстро и верно, но широкие образы и общая картина оставались как бы вне поля его зрения. Естественно, что при таком складе его ума абстрактные положения с трудом им усваивались, юридическое мышление было ему чуждо. Обладал Николай II исключительной памятью. Благодаря этой памяти его осведомлённость в разнообразных вопросах была изумительная. Но пользы из своей осведомлённости он не извлекал. Накапливаемые из года в год разнообразнейшие сведения оставались именно только сведениями и совершенно не претворялись в жизнь, ибо координировать их и сделать из них какие-либо конкретные выводы Николай II был не в состоянии. Всё почерпнутое им из представляемых ему устных и письменных докладов, таким образом, оставалось мёртвым грузом, использовать который он, по-видимому, и не пытался».