Русское счастье

Активные и прогрессивные, авантюрные и неуемные, смогли ли вы сохранить понятия «самоотверженность», «великодушие», «чистая русская непосредственность»? Отголоски прошлой идеологии греют веру: «Не исчезнет поросль патриотизма, запестрит с весной сознания свежими зелеными прогалинами на почерневшей от затянувшейся спячки земле.

Рука ощущала его ласковое прикосновение и, дополняя вкрадчивый просветительский тон, не давала мыслям скомкаться испуганной зверушкой, с единоличным маленьким, оторванным от общих проблем, страхом. Мимо прошла, резанув пронзительным взглядом, маленькая, тщедушная с виду, в самом же деле уверенная в действиях, волевая заведующая отделением, взращенная как личность еще в то суровое военное время. Ответив почтительным поклоном на приветствие, Саркисов задумался, показалось: хотел дать какой-то комментарий, но смолчал. С паузой умудренного опытом рассказчика очередной раз внимательно посмотрел Тристану в лицо, и, удовлетворившись вниманием, продолжил:

– Вам легче, вы, русские, большой покорный народ, продолжающий верить в доброго мудрого царя. Кто я, не могу понять – чего во мне больше: вашей рабской терпеливости или кавказской изворотливости. Года не прошло, как я вернулся на материк с островного поселения, весь, как учебная мишень, посеченный болезнями. Здоровым в теле осталось одно желание: прожить в сокращенном виде все то, что был обязан прожить сполна. Догнать бы сверстников, убежавших на целых десять лет вперед. Жаловаться и стенать о потерянном не в моем духе, это от русской матери. Марафонскую дистанцию захотел взять стометровкой. Силы не рассчитал – поэтому я здесь. Теперь-то отрезвел: не все и не сразу одним пупковым напором. Реальное мое – это сдержанная радость от чужих достижений, покой в сердце и постулат в голове: «Каждому свое».

От сильного порыва ветра напряглось и задребезжало огромное стекло, символично довершая кульминацию его экстаза. В зловеще затихшем пространстве показавшийся разрядом молнии рванул за спиной голос медсестры Матильды:

– В палату! Прошу! Начинается обход врачей.

Глава 5

Как ни оттягивало сознание приход вечера, он наступал неизбежно быстро. Дневной персонал, перевоплощаясь из значительных и всемогущих форм в обычные простые, трудно узнаваемые фигуры, неслышно, словно стесняясь этого, выскальзывал на лестничную площадку. А внизу и вовсе растворялся в среде посетителей. Слезливое ощущение, подпитываемое тоской, отдавалось щемящей под солнечным сплетением тревогой, сковывая свободное дыхание. Обострение тревоги возникало с выходом в ночную смену Матильды. Сознание выцарапывало из глубинных недр тревожные состояния.

Если бы он знал о начале новой эпохи (момент стирания острых углов вчерашних событий), разве стал бы копаться в сложном механизме мелочных ощущений? Познания нового рождают другую философию, и пограничный раздел таится в неискушенном коварстве нового обладания.

По длинному затемненному коридору нагуливали усталость завсегдатаи вечерних прогулок. У одинокого освещенного столика замерла фигура Матильды, близкая, но пугающая контурами расплывшейся на стене тени.

Саркисов ложился рано. Он устраивался высоко на подушках, складывал на животе руки и покоился так безмолвной грудой до самого утра. По неслышному дыханию нельзя было понять: спит он или рождает актуальные аксиомы. Но стоило приблизиться к нему на расстояние ближе, чем один метр, он, оставаясь недвижимым, неизменно открывал глаза. Зная эту его особенность, желая свежей подпитки оптимизма, Тристан иногда злоупотреблял. Вчера к «букету» болезней Саркисова добавили еще один «цветочек» – сахарный диабет. Тристану стало стыдно отягощать его еще и своими надуманными страстями. До отбоя оставалось время для измерения известной длины коридора. На третьем витке, когда коридор опустел, Тристан без слов опустился на стул рядом с Матильдой. В последний момент осознал: этого не стоило делать с полной сумятицей в голове, абсолютно не готовой к содержательному разговору. Матильда подняла глаза и тут же опустила их. Замерев на мгновение, опять посмотрела, но уже спокойнее, ласкающе.

– Скучаете?

Не отвечая на вопрос, Тристан попросил о неслышном присутствии рядом. Она молчаливо кивнула. Так же близко, как тогда, но в другом состоянии, Тристан впитывал ее своими порами. От шуршащей под ее пальцами бумаги отдалилась тревога.

– Не отвлекаю от работы? – спросил он.

Принимая предложенный тон, Матильда отмахнулась: