Русское счастье

В операции по обследованию севшего на мель судна Тристан участвовал вплотную. Помогал следствию и даже подружился с Наумским. Весь груз, находящийся в палубных контейнерах пропал. Все контейнеры смыло за борт и разбило о камни. Наумский «копал» в том, что оставалось доступным, но тщетно. Против капитана компания возбудила уголовное дело и пока по части статьи за халатность, повлекшую за собой гибель людей. После крушения на борту судна остались кок и Тристан, остальные выбросились за борт по команде капитана. Из двадцати восьми членов экипажа погибли пятеро: трое умерли от переохлаждения в больнице, двое других утонули. Порочный клубок подозрений лежал перед Наумским: живой, тепленький и не распутанный. В поднятых из трюмов ящиках что-либо интересное обнаружить не удалось. В какой-то момент очень обнадежила находка среди цитрусов носового платка с монографией «Г и Н – в.с.л.». Владельца платка нашли – ей оказалась Галина, что было так естественно. Сестренка Надя подарила платочек с вышивкой Галине в спешке ее отъезда из родительского дома в Одессу. Надпись означала: «Галина и Надюша – вечная сестринская любовь».

В залитых морской водой ящиках посторонних следов не обнаружилось. С окончанием поиска пропадала последняя иллюзорная возможность находки вещдока, а со смертью Саркисова – окончательная реальная возможность восстановления связи с организованным криминалом. Парнишка из садовых рабочих (им был Жендос) дал показания о подозрительных действиях бригадира, но тот успел раствориться где-то в дебрях горного Кавказа, принадлежащих отныне чужой республике. Держать безосновательно долго торгового представителя Наумский не мог. Внутреннее чувство подсказывало ему о непричастности его к делу. С откровенной досадой Наумский отказался от окольной зацепки. Тристана отпустили, правда, с оговоркой сообщать о месте своего пребывания. Детальный разговор с супругой Саркисова – вот главное, что грело самолюбие состоявшегося сыскаря. Он, определенно, был на верном пути. Нина Васильевна знала многое и одновременно не знала ничего из того, что могло бы дать реальные результаты следствию. Как всегда, в подобных случаях, версия Наумского превращалась в хороший домысел и убиралась в долгий ящик до нахождения случайно выплывших фактов.

С убийством Саркисова Наумский убедился окончательно в правильности выбранного пути, хотя надежда на скорую точку в первом большом самостоятельном деле сошла почти на «нет». Блицкриг не состоялся. Наумский не привык проигрывать. Победы и достижения радуют всегда, кроме тех, что признаны последними. Внутренний запал его продолжал гореть и вероятность победы сохранялась. Наумский распорядился поставить Нину Васильевну на слежку. «Надо ждать долгой отдачи от этой оставшейся крохи».

Представитель судовладельца оставался на виду, вернулся на работу в техникум. Наумский побывал у него дома и чем глубже узнавал, тем больше убеждался в непричастности его к делу. Учебный процесс отнимал львиную часть личного времени, Наумский это понимал, откровенно удивившись, когда Тристан предложил ему прочитать и оценить написанный им роман. От художественных книг Наумский отошел напрочь с приходом в милицию. Последнее, что он таки вымучил за последний год – это «Жизнь Арсеньева» Бунина. Книга Тристана перекликалась с ней, прочиталась за неделю – в ней, чувствовалось, многое было взято из жизни автора. Наумский читал, перечитывал, сознавая, что читает для углубленного изучения психологии героя.

Эти две одушевленные вешки: Тристан и Вера Васильевна, живым воплощением постоянно маячили на горизонте его мыслей. В свободное от работы время Наумский искал философское продолжение незаконченного дела, понимая: любая философия ценна привязкой к логической составляющей практической жизни. В его умозаключениях круг зависимых противоречий обрывался без определяемого продолжения.

Глава 17

Благодаря усилиям мамы, встреча с Матильдой состоялась. Вялое начало, где эмоциональный настрой был далек от обоюдного страстного влечения, постепенно начало обрастать чередой привычек. Встречи носили размеренный порядок ухаживания. Тристан почувствовал: наступило моральное право ее поцеловать. При попытке поцеловать губы ее задрожали. Через мгновение она поспешила нарушить процесс первого единения. Тристан почувствовал и другое: забытое ощущение ее живота. Сердце его заколотилось. С выплывшим из сумрака прошлого страхом пришла старая знакомая – мистическая зависимость.

– Мне пора отлетать?

– Что? – испугавшись вопроса, переспросила Матильда.

Следом неуклюже сообразила:

– Ты хочешь уйти?!

– Такой цели я не имею и не предполагаю. Больная извилина зовет меня назад, – выпалил Тристан скороговоркой, сразу почувствовав облегчение.

– Почему ты боишься меня? – спросила Матильда первой, закрывая прямым вопросом путь к витиеватостям.

– А ты меня?

Оказалось, она ждала этого вопроса.

– Я виновата перед законом и перед тобой, в частности, и давно хотела повиниться еще тогда, при встрече на рынке. Помнишь больницу, помнишь свой ужасный криз?