Ну и под конец хочется упомянуть о пресловутой свободе слова, которой так гордятся англичане. При этом на поверку безнаказанно говорить можно только о погоде и домашних питомцах, и то если вы не упоминаете о том, что наказали свою кошку, нагадившую вам в тапки. Если же вас угораздило иметь собственное мнение по «скользким» вопросам, то лучше бы вы держали его при себе и не высказывали даже в кругу друзей. Я до сих пор вспоминаю, как бледнел, краснел и ёжился мой муж всякий раз, как я выдавала неполиткорректный комментарий в общественном месте. Я отчасти не понимала, чем рискую. Для того чтобы потерять общественный статус, его надо сначала обрести, мне было нечего терять, поэтому я говорила, что хотела. Чем выше должность и общественное положение человека, тем осторожнее он должен быть в своих высказываниях и в выражении не только негативных, но и позитивных чувств – попробуйте выразить свои мужские симпатии коллеге-англичанке.
В общем, после серьёзного размышления о новообретённых «свободах», я пришла к выводу: единственная, которой я обладаю – это встать напротив Парламента с транспарантом «Борис Джонсон – дурак». Но, к сожалению, меня почему-то не тянет на реализацию своих политических свобод, а все остальные свободы представляются весьма условными.
Этот деликатный вопрос
Почему англичане не любят говорить про деньги?
Полагаю, что многие из наших замечали, как не любят англичане говорить про деньги. Не принято спрашивать, сколько человек зарабатывает, сколько заплатил за дом или потратил в последнем отпуске, на какие деньги существует, если не работает. Англичанка тридцати лет в светском разговоре на фуршете отвечает на вопрос, чем она занимается: «Рисую картины». И никто из её собеседников не осмеливается спросить, хватает ли дохода от продажи картин на жильё и питание. Скорей всего, живёт она совсем на другие деньги, но об этих «других деньгах» говорить не принято. Раз женщина не называет профессию как реальный источник дохода, значит, предпочитает об этом не распространяться. Она считает, что её картины заслуживают большего внимания, значит, собеседники будут говорить о картинах.
В последние пять лет практически все мои русские подруги обзавелись своим жильём. И хотя мы совершенно спокойно обсуждали между собой, какими суммами располагаем и за какую цену надеемся купить дом, наши английские мужья вели какие-то уклончивые разговоры с загадочными улыбками и полупрозрачными намёками. Они охотно обсуждали цены на дома в принципе, ситуацию на рынке жилья и перспективные схемы ипотеки, но не собственные потребности и возможности. Нам это казалось бессмысленным – всё равно львиную долю средств на покупку жилья составляет ипотечный кредит, и все проходят этот путь. Но, видимо, даже сумма ипотеки намекает на размер зарплаты, а зарплату обсуждать не принято.
Помню почти курьёзный случай, когда сидели у друзей на барбекю, и я сообщила мужу, что присутствующая пара только что купила квартиру с двумя спальнями и примыкающим садом. Мой муж немедленно погрузился в расчёты: «Район сам по себе дорогой, и дома там стоят от трёхсот тысяч, но они купили не дом, а квартиру, и только две спальни, к тому же далеко от станции, следовательно, будет дешевле. С другой стороны, есть сад, это увеличивает стоимость…»
– Наташ, сколько вы заплатили за квартиру? – не выдерживаю я.
– Двести шестьдесят тысяч, – отвечает она без колебаний.
Подсчёты мужа заканчиваются неожиданно для него. Он недоуменно смотрит на меня и заявляет: «Ну нельзя же так в лоб спрашивать!» Ни я, ни подруга не делаем тайны из всей этой бухгалтерии и уже давно рассказали друг другу, сколько у нас накопленного депозита, сколько денег дали родители и какую ипотеку обещал банк.
Мы привыкли говорить о зарплатах и ценах, эта откровенность берёт начало в нашем советском прошлом. Когда я была маленькой, мои родители получали рублей по двести, и все инженеры и учителя – примерно столько же. Зная профессию человека, можно было с лёгкостью предположить, сколько он зарабатывает. На продукты были фиксированные цены, все покупали типовые мебельные стенки и мягкие уголки и, соответственно, все знали их стоимость. Потребность скрывать свои доходы испытывали только «антиобщественные элементы».