Русское зазеркалье (двуязычная версия)

— No… not really… I… wouldn’t mind a tissue, though. — Он уже протягивал мне бумажный платок. У меня хватило сил взять его, кивнуть в знак благодарности, развернуть платок, поднести к лицу — и разрыдаться, едва я это сделала. Я, впрочем, быстро взяла себя в руки, всхлипнув ещё только пару раз. Мужчина присел рядом.

— Do you mind? You do need someone to talk to.

— You see — ah — a friend of mine has died in Iran. Learned just now.

— My deepest condolences, — мужчина склонил голову. — And yet, rude as it sounds, it takes human lives to build an empire.

— He was a Russian, actually, — пробормотала я.

— That… ‘That changes everything,’ I was going to say, but it doesn’t. May I ask your name?

— Alice Florensky.

— Sir Gilbert Bloom, — представился мужчина. — Pleased to meet you. I know at least one famous Russian by this second name, which makes me conclude…

— …That I am Russian, too. Very insightful, Mr Bloom.

Мне ответили не сразу. Глянув на собеседника, я приметила еле заметно приподнятую бровь, слабое подобие улыбки, и только тогда сообразила, что допустила этикетную оплошность.

— So sorry! («Ах ты дура, дура!») Sir Gilbert, I meant, — тут же исправилась я.

Баронет (или носитель рыцарского звания) издал короткий смешок.

— No offence taken. Do you study here, Mrs Florensky, or do you perform, erm, artistic work of some sort? That is, if I may enquire.

— Ms, actually. I was ‘performing artistic work,’ as you very nicely put it, until very recently. Yesterday they said they didn’t want me any longer. And not only that: my work visa expires in a fortnight, my partner, caught in bed with our Portuguese housemaid, probably wants a ménage a trois, and now this email… — Я снова улыбнулась. Улыбаться, улыбаться всем им, никогда не показывать своей слабости. — Please don't see it as if I were complaining.

— Very stoic, my dear. You don’t have a permanent residence permit, then? You sound so very British…

Я уже открыла рот, чтобы сказать ему, что даже бушмены в наше время говорят по-английски, что за три года даже зайца можно научить курить, что британцы в принципе несколько переоценивают свой язык в качестве бесценного дара человечеству — но прикусила язык, конечно. Сэр Гилберт, кажется, желал мне только добра — зачем тогда?

— I am terribly afraid to be misinterpreted in my intentions, — между тем продолжал мужчина, — but do you mind if I take you to a good restaurant in the neighbourhood where we can discuss all these… unfavourable happenings at some more length?

Всё чудесатее и чудесатее! Действительно, немного смелое предложение, даже от баронета, но неужели сэр Гилберт прямо вот так сразу потащит меня в своё дворянское гнездо, чтобы там коварно надругаться над моей несколько увядшей невинностью? Даже если и так, то хуже, наверное, уже не будет. Куда уж хуже…

Всё-таки сомнение, видимо, отразилось в моих глазах, потому что мой собеседник счёл нужным пояснить, еле приметно улыбаясь:

— I am homosexual, Ms Florensky, so you don’t have to be afraid of… you know, very mean things.

— A relief to hear that, — пробормотала я детским голоском. — No, I don’t mind. Not at all.[3]

———

В ресторане наш разговор продолжился. В ожидании горячего я рассказала сэру Гилберту мою немудрящую и такую, наверное, типичную историю: мою влюблённость в Эрика на последнем курсе Мухинки; мою скоропалительную эмиграцию; мои не слишком убедительные попытки творческой деятельности на новом месте; мои случайные заработки; мои мытарства с получением вида на жительство (наш заключённый во Франции брак оказывался не вполне действительным, верней, всё зависело от Эрика, которому нужно было поставить три подписи и который по разным причинам всё никак не мог их поставить); моё растущее разочарование при виде того, как мой любимый человек собирается оставаться вечным мальчиком до седых волос; мою попытку откладывать деньги самостоятельно, занимаясь не самым безупречным промыслом на чёрном рынке искусства; наше растущее отчуждение — очень вежливое, впрочем, без единой грубости с его стороны; мою жалкую улыбку при виде недавней безобразной сцены и слова Эрика, который, ободренный этой моей пришибленностью, всё смелее объяснял, как ему нужны разнообразные источники вдохновения и предлагал решить дело цивилизованным путём; понедельничное уведомление из UK Visas and Immigration…[4] Сэр Гилберт был превосходным слушателем: он слушал внимательно, лишь изредка бросая лаконичные реплики и задавая только самые нужные вопросы. Например

[cноска дальше]:

— What do you intend to do next?

Я развела руками.

— No clue…

— Don't you think that your paintings can be a source of moderate income? — продолжал он спрашивать.

— Out of the question, Sir Gilbert, — я грустно улыбнулась. — I am less than moderate, in terms of my artistic talent.

— Do you think that you can teach visual arts at an academic institution, then?

— Who would need me as a teacher?! — воскликнула я. — Sir Gilbert, you are a very, very nice person, but, forgive me, you are sort of…

— Naïve?