Русуданиани

Потом мы сели там же, царевич посадил соловья к себе на колени и начал с ним беседовать: «Почему ты заставил меня убить ворона?» Соловей ответил: «На того ворона я таил досаду больше, чем на дэва. Хоть и был дэв грозен с виду, но на деле был он трусом и очень тебя боялся. Потому и шел он, принюхиваясь, чтобы, почуяв твой дух, избежать встречи с тобой. Завидев дэва, ворон окликнул его: «Эй ты, черный, как и я сам, чего ты принюхиваешься?» Дэв отвечал: «Говорят, пришел богатырь-царевич из страны бедняков, истребитель дэвов и драконов, на него-то и боюсь я наткнуться». А ворон на это и говорит: «Эх ты, негодный трус! Ступай быстрей, царевич лежит в одной рубахе, спящий, он легко тебе в руки достанется. Только дай мне за это его правый глаз!» Он натравил на тебя дэва, хотел, чтобы Черный дэв тебя убил, а твое светлое око ему на съедение отдал!»

Улыбнулся царевич, погладил птицу и сказал: «Даже брат не сделал бы для меня столько, сколько ты, даже самый верный слуга!»

Заметили братья рассказчику: «Брат, получается, что и ты изучил соловьиный язык?» Гив ответил: «Не понимал я птичий говор, но, когда Гварджасп беседовал с соловьем, столь приятны для слуха были их речи, что я не мог оторваться — слушал, а после царевич разъяснял мне все подробно». Вмешалась тут Русудан: «Брат, не прерывай сказа, я жду не дождусь, когда мать с сыном повстречаются». И стал Гив рассказывать дальше.

Ту ночь мы провели там же. Только мы легли, как царевич вскочил и окликнул меня: «Гив, ты спишь?» — «Бодрствую», — отвечаю. «Вставай, — говорит, — я очень странный сон видел. Будто подошел ко мне юноша, у которого только-только борода пробилась, и сказал: «Что же ты, добрый молодец, лежишь тут безмятежно! Я тоже был малый не промах, но погубила меня беспечность. Здесь находился мой город и дворец, осталась одна башня. Надеялся я на свою силу и ничего не страшился, тешился и веселился привольно. Но разгневался на меня господь и наслал на меня льва — яростнее дракона, сильнее дэва, страшнее огня. Напал он на меня спящего и погубил, будто я никогда солнечного света не видывал. Теперь ты сам видишь, во что превратился мой город, ничего не осталось, кроме этой башни, и в ту вход замурован, ибо устроил там лев себе убежище. Вставай, иначе ты погибнешь, как и я, из-за своей беспечности».

Выслушал я Гварджаспа и ободрил его: «Если господь дал тебе такую силу, что ты одной стрелой поразил дэва и одним ударом булавы свалил дракона, что тебе сделает лев?!» Тотчас оделся царевич, облачился в доспехи, подвел я ему коня, дал в руки палицу и копье. До рассвета ждали мы свершения сна.

Здесь царевич убивает льва

Еще не рассвело и солнце не взошло, когда земля содрогнулась так, что мы подумали, будто наступил конец света. На нас двигался лев, величиной превосходивший слона. Царевич вскочил, перепрыгнул через бассейн и оказался за спиной у льва. Когда он заметил нас и собирался прыгнуть, царевич опередил его и вонзил ему в грудь свое копье. Лев лапой сломал рукоятку копья, но наконечник остался внутри, однако он как ни в чем не бывало яростно накинулся на врага. Тогда царевич метнул в него палицу, но не попал в такое место, чтобы сильно его поранить. Тут лев, разъяренный, подскочил, опрокинул царевича и начал терзать его клыками и топтать. Царевич только и успел, что прикрыть лицо щитом, одной рукой размахивал он саблей, и ничего не оставалось ему другого, как положиться на крепость своей кольчуги.

Увидев, что хозяин обессилел, подскочил конь Черная птица и несколько раз копытами ударил льва, но тот не отпускал Гварджаспа. Тут и я подоспел, ударил льва мечом по голове. Гварджасп лежа тоже размахнулся и отрубил ему правую лапу. Черная птица вскочил льву на спину, чуть не переломил ему хребет, но и тогда чудище не выпустило юношу. Только после того как конь впился льву в загривок, разжал он когти. Вскочил царевич, словно тигр, напали мы на льва с обеих сторон, стали рубить его безжалостно, отплатили ему за все.

Пока мы с ним не расправились, Гварджасп не чувствовал боли, но он был сильно помят и изранен львом. Я раздел его и увидел, что его белое тело похоже на синьку и страшно распухло, грудь и шея растерзаны. Потемнело у меня в глазах, и отчаялся я вернуть его к жизни. «Что ты печалишься, брат? — спросил меня Гварджасп. — Скажу тебе правду: ни с дэвом, ни со змеями мне так туго не приходилось. Немного недоставало мне, чтоб испустить дух. Если бы не конь, быть мне покойником! Теперь же хотя опасность миновала, но все кости у меня перебиты и весь я измят так, что шагу ступить не могу».