Русуданиани

Ждали мы его оттуда и отсюда. Но не появился он ниоткуда. Закручинились мы. А тут конь Несчастливый сорвался и поскакал. Как увидел я это, сказал так: «Наверное, в тяжелую переделку попал Джимшед, и надо ему помочь». Последовал я за конем; скакал Несчастливый, и я за ним, сколько сил хватило у меня и у моего коня. Попали мы в страну, где следа человека и человеческого жилища не было видно. Скалистая и каменистая была местность. Поглядел я: на камне сидит женщина. Увидела она нас, вскочила и засмеялась. Я ничего не сказал, только от всей души возблагодарил господа и подумал: этой женщине известно что-то хорошее. Но оказалось, что она была лазутчицей своей хозяйки — царицы каджей. Повернулась она к нам спиной и побежала, чтобы обо всем доложить своей повелительнице, но настиг ее Несчастливый, затоптал передними ногами, поднял зубами и хотел разорвать. А тут я подоспел и рассек ее пополам саблей. Тотчас исчезло созданное чарами прекрасное лицо, оказалось, это был черный, сморщенный бес.

Поскакал Несчастливый дальше, и я за ним. Прошли мы по трудной, скалистой дороге, и открылся перед нами красивый луг, покрытый цветами. На том лугу сидел Джимшед, а рядом с ним — женщина, облаченная в царские одежды, царица в венце, красоту ее выразить было невозможно. Перед ними стояли кувшин с вином и изумрудная чаша. Джимшед, одурманенный колдовскими чарами и любовью, сидел, не произнося ни слова. Царица шутила с ним и рассказывала ему много удивительного, то за руку его брала, то вином угощала.

Когда я подошел ближе и увидел это, сначала громко восславил господа, а потом крикнул ему: «Разве назовешь свой поступок царской мудростью? Ты покинул царство и сидишь здесь у каджей! Отчего не встанешь, разве твое место тут? Вставай, иначе, клянусь, терпение мое иссякнет!»

Услышал Джимшед мой голос, пришел немного в себя, взглянул на меня и резво вскочил. Крикнул мне: «Иди сюда!» А я в ответ: «Ты ступай сюда, я туда не приду, а если приду — плохо придется этой твоей царице. Иди сюда, сядем на коней».

Когда Джимшед двинулся ко мне, колдунья схватила его за полу. «Куда, — говорит, — идешь?» А Джимшеду помог господь, вдруг на него нашло просветление, и отвечал он так: «О Господи, не сидеть же мне век с тобой, что ж, я и слугу своего повидать не могу?» Как услышала царица от него такие слова, поняла, что он образумился, вскочила и она, лицо ее преобразилось и сделалось ужасным. Начала она кричать грозным голосом, и стали стекаться к ней рати. Столько воинов собралось, будто весь мир сюда пожаловал. Сказал я Джимшеду: «Все это но твоей вине, ты и давай им ответ!» Что было делать? Стали мы биться, а ведьма та все кричала, войска все прибывали, и не было им конца. Устали мы размахивать саблями и палицами, сколько мы убивали, в два раза больше того растаптывал копытами Несчастливый, но не становилось меньше воинов-каджей. Разгневался я и сказал: «Если б была она настоящей царицей, и тогда не уступил бы я ей, а ведьме не уступлю и подавно». Погнал я на нее коня, ударил саблей по голове и рассек ее пополам. Как убил я царицу, тотчас исчезли и войска: ни мертвых не осталось, ни живых. Джимшед, сказать по правде, пожалел было о гибели колдуньи, но я не дал ему опомниться, посадил на Несчастливого и повез против его воли, иначе не получилось бы ничего путного.

Ехал я и вез его. С божьей помощью добрались мы до города дэва. Вышли нам навстречу плачущие горожане с разорванными воротами, при виде нас радостно вскричали в один голос и возблагодарили бога. Как увидел царевич, в каком они горе, услышал о том, как Бепари тоскует и убивается, пришел он в себя и удивился своему поступку. Пока мы не вошли к ней, никому не верила Бепари. Увидел ее Джимшед и стал плакать и жаловаться на свою несчастную долю: «Что за судьба у меня, мои дни едва не исполнились в той колдовской стране, и Бепари я едва не убил!» Отвечал я ему: «Еще успеешь набраться опыта, пока же ты очень неопытен. Отчего увлекся ты недобрым делом? Разве не знаешь, что дэвами и драконами полна земля? Где это слыхано, чтобы царь горячился из-за пустяков и подражал дурным делам?!»

Джимшед сожалел о своем поступке и хвалил меня при всех и удивлялся, что я не поддался чарам каджей, а сразился с ними. «Как он решился, — [говорил Джимшед],— рядом со мной убить мою подругу и обойтись со мной так дерзко?» Отвечали Джимшеду старшие мужи: «Добрую дерзость он себе позволил: если в таком случае человек не проявит упорства и предоставит друга его воле, это будет [не дружба], а вражда. Многие вельможи и цари погибали из-за этого, и, если бы не было с тобой Керага, мы бы остались снова обездоленными». Посчитали мы, и оказалось, что семь дней пропадали мы оба — повелитель и слуга. Один день — это когда мы вернулись, и пять дней мы сражались в Каджети.