Рутинёр

Маэстро Салазар что-то негромко напевал себе под нос на родном лаварском, нечто тоскливое о любви, долге и смерти, разбитых мечтах и сердцах. Когда он отказался заезжать во двор, я этому лишь порадовался. Спешился, прошёл в арку и махнул рукой сидевшему на скамье школяру.

– Уве, идём!

Парень неспешно поднялся на ноги, пригладил ладонью растрёпанную шевелюру светлых волос и водрузил на голову шляпу.

– Я готов, магистр!

– А где Марта? – поинтересовался я.

Уве невесть с чего смутился, быстро оглянулся и сказав, понизив голос едва ли не до шёпота:

– Не знаю, какая вожжа ей под хвост попала, магистр, но девчонка со вчерашнего дня не в себе. Ну её, а?

Я озадаченно хмыкнул и гаркнул:

– Марта!

Вместо ведьмы на галерею второго этажа вышел Эстебан.

– Где там моя подопечная? – спросил я у лекаря.

– Прошу, магистр, не шумите! – умоляюще сложил тот руки на груди. – Соседи могут это неправильно истолковать! Подумайте о моей репутации!

Едва ли меня могли расслышать на улице, но я внял просьбе хозяина и повторил вопрос уже своим обычным голосом:

– Где Марта?

– Читает учебник анатомии. Она чем-то обижена на вас, магистр. Но если хотите…

Я только рукой махнул

– Ничего срочного, мастер Эстебан! И благодарю, что не оставили мою просьбу без внимания.

Лекарь несколько кривовато и не слишком искренне улыбнулся, а я развернулся и позвал школяра:

– Идём, Уве! Не сочти за неуважение, но тебе придётся ехать на осле.

– Ма-а-агистр! – горестно протянул паренёк.

– Или иди пешком, – пожал я плечами, и школяр, как человек разумный, принял правильное решение. Пусть его туфли едва не цепляли носками булыжники, но ехать, даже и на осле, куда приятней, нежели сбивать ноги на неровной брусчатке.

На рынке мы долго не пробыли, да сказать начистоту, нам с Уве там разве что в кофейне у конной площади довелось посидеть, а торг взял на себя маэстро Салазар. Сначала он расхваливал лошадей и вдвое больше расписывал достоинства осла, потом грозно топорщил усы и отбивал нападки барышника, раз десять порывался уйти и лишь в последний момент оставался, кричал и спорил до хрипоты. Не единожды хватался за рукоять шпаги и в избытке чувств даже обнажил клинок наполовину, но рамок приличия при этом не переходил, разве что пригрозил порубить торговца, предложившего оскорбительно маленькую цену, на куски. Впрочем, публика на рынке повидала и не такое, и за час ожесточённой перепалки единственное, чего Микаэлю удалось добиться, – это не отдать животин за бесценок. Но и это по столичным меркам было очень-очень немало.

Ударив по рукам с барышником, маэстро Салазар с гордым видом прошёл в кофейню и бросил на стол пару увесистых кошелей – один побольше, другой поменьше. Затем без разрешения сграбастал чашку Уве, выхлебал её содержимое и скривился.

– Кофе под вонь лошадиного навоза… Брр, мерзость! – Он оглянулся и спросил: – А вина здесь не наливают?

– Нет, – усмехнулся я и убрал кошели в саквояж, а школяру пояснил: – Вернёмся, отдам.

Микаэль задумчиво побренчал зажатыми в кулаке монетами, перехватил наши выжидающие взгляды и пояснил:

– Мои комиссионные: по талеру с коня и двадцать крейцеров с осла.

– Весьма скромные расценки, – уверил я насупившегося Уве и поднялся из-за стола.

– Скромные-скромные, – подтвердил бретёр, оглядываясь по сторонам.

Уве оставалось лишь кивнуть. Потом он спросил:

– Сейчас в монастырь?

Я вопросительно взглянул на маэстро Салазара, тот прикусил губу и сказал:

– По уму лучше так. Меньше крюк выйдет. Если только вице-канцлер тебе аудиенцию на какое-то определённое время не назначил.

– Вице-канцлер?! – присвистнул Уве. – А какой из них, магистр?

– Не самый приятный, – ушёл я от прямого ответа и махнул рукой. – Ладно, Мик, ищи извозчика. Хотелось бы успеть на утреннюю службу.

– Давайте за мной, – позвал нас бретёр и принялся лавировать между рядами, где распугивая грозным видом, а где и расталкивая заполонивших рынок горожан. Обыватели кривились и потирали отбитые бока, но связываться с бретёром не рисковали.

Из толпы мы выбирались довольно долго – на рынок, казалось, собралась половина горожан, причём немалая их часть, повинуясь непонятной мне моде, украсила тульи шляп белыми ленточками или повязала те на запястья. Причём отмечали себя таковым образом представители всех сословий, не исключая дворян и духовенство. А буржуа позажиточней так и вовсе сбивались в пестревшие белыми повязками группки и что-то оживлённо обсуждали между собой.

Стражники делали вид, будто не происходит ничего необычного. Эти битые жизнью громилы на многое привыкли закрывать глаза, вот и припадочного кликушу они обходили стороной. А тот бился на земле посреди расступившейся толпы и то пускал изо рта пену, то пронзительно визжал.

– Язычники! – голосил юродивый оборванец, вертясь волчком. – Язычники среди нас! Славят солнце, приносят ему жертвы, накликают мор и глад! Они среди нас! Сжечь! Сжечь Арбес! Арбес должен быть разрушен!

Неожиданно послышался звонкий шлепок оплеухи и под ногами зазвенела какая-то заковыристая железка, а неприметный дядька резко шарахнулся в сторону и быстро затерялся среди покупателей.