Ружья еретиков

– Много ты понимаешь, – беззлобно усмехнулся мастер. – У одного нашего криворукого подмастерья ствол при нарезке провернулся, вот и нарезы вышли кривые. Ну, то есть это он так говорит, что провернулся, а я вижу, что от кривых рук таких нарезов не бывает… Пришел, значит, ко мне с таким порченным стволом и говорит – опробуй, мол, мастер Гартунг. Я как непотребство это увидел, аж плюнул с расстройства – материал-то загубил, а закупать сейчас недешево, Псы многих торговцев пожгли, оставшиеся цены заламывают. Хотел уж выбросить, да вот меня интерес взял, взорвется бронза или не взорвется, если из такого выстрелить? Вроде как не должна. Но ведь нарезы-то кривые, значит, и пуля криво пойдет. Или нет? Так я заинтересовался, даже зарок дал один… Не важно какой. И тут же Руис приходит, про новые ружья выспрашивает, нет ли, мол, чего странного и подходящего у меня. Может, думаю, винтовальный ствол пророку привиделся, а он, болезный, и объяснить не может, потому как нашему ремеслу не обучен. В общем, собрал я ружье, мальчишку одного позвал, которого не жалко, за город вышел подальше и говорю – стреляй. Малец мне – куда? А я возьми, да и скажи – а вон, в бочку. И что ты думаешь? За пятьдесят шагов попал паршивец! И ствол целехонек. Я говорю – давай-ка дальше отойдем. В общем, и за сотню шагов попал, хоть и краем, но это не из-за ружья, это у мальца глаз неверный был. Тут уж я сам взялся. А стрелять-то я умею, как не всякий умеет, и скажу тебе, Волк, как на духу, это диво, а не ствол. За двести шагов я в бочку шесть пуль из десяти уложил. А на следующий день из десяти – восемь пуль. Восемь пуль! За двести шагов! Ты понимаешь?

– Я не верю, – прошептал Еретик, и Гартунг довольно захохотал.

Говоря о своем полуслучайном изобретении, он изменился на глазах – из угрюмого оружейника, походящего на насупленную гору, он стал разговорчивым, жестикулирующим мастером с живыми блестящими глазами, и даже словно бы помолодел.

– Сам, Волк, не верил! Хорошо еще, что в мастерской ничего не знают: мальчишка тот уже никому не расскажет, не вернется он в город, а прочие про порченый ствол и думать забыли. Подмастерье тот, что ствол мне подсунул, так и не сознался, как додумался до нарезов: все про эти мерзкие гремящие дымы бормотал… Скорее всего, подсмотрел где, но я теперь так думаю, что пращ могла на мысль навести. Камень закрученный дальше летит, вот и в стволе закрутку смастрячил. Жаль подмастерья, башковитый был… Я ведь и еще три ствола таких сделал, да уже загубил остальные, пока уверялся да пристреливался, вот он один и остался, – мастер ловко завернул волшебный ствол обратно в кусок промасленной холстины, а сам принялся отирать руки чистой тряпкой. – Еще не стреляный, чистый. Если будешь пускать его в ход, так знай, что пуля входит туго. Заворачиваешь ее в масляную тряпицу или в кожу, а потом колотушкой стучишь. Или камнем, если колотушки нет под рукой. Как в ствол впихнул, так дальше шомполом продвигай, пока не упрешься. Непросто, да, я вот думаю, как бы это дело облегчить. А, кстати, еще есть у меня мыслишка одна, все не знал, куда бы сподручнее приспособить, а теперь вижу, все одно к стволу этому. Совсем доброе ружье получится, не чета нынешним «змеям». Значит, слушай… Ты в нашем деле смыслишь что?

– Оружейником мне не бывать, – признал Рейхар, – но ружья люблю. Пока в грязь не зарылся, такая «змейка» была у меня ладная! Приклад – чеканное серебро. Не змея – птица. Твоего цеха, кстати, работа, столичная.

Штуц довольно хмыкнул:

– Вижу, работу нашу ценишь… Ну, слушай, ежели к дульному срезу посадить этакую малую деталь, выступ, а к казенной части также выступ, но с пропилом. Понимаешь?

Оружейник вновь развернул и поднял ствол, показывая, где приблизительно следует располагать выступы.

– Так же можно его ровнее держать при прицеле! – воскликнул Рейхар потрясенно. – Какая простота! Как же раньше не додумались? Всего-то в прорези дальний выступ совместить…

– Вот оно. Понимаешь! – засмеялся Гартунг. – А вот еще замок фитильный…

Объяснял оружейник путанно, сбивчиво, торопясь. Потом плюнул, наскоро завернул ствол и сбегал за уже готовым, собранным ружьем, показал Рейхару, что в механизме замка следует выбросить, а что прибавить, и Еретик без труда уловил главное:

– Постой, постой, мастер. То есть, когда спускаешь пальцем рычаг, от него тлеющий фитиль сам опускается к затравке?

– Опускается и закуривает порох. Я потому эту приспособу решил «курок» назвать. И коротко, и по существу. Курок. Нравится тебе, Волк?

Еретик в изумлении рассматривал ружье, в которое еще не были внесены никакие изменения, и думал – зачем же Гартунгу, этому талантливому оружейнику, его похвала? Штуц, старейшина столичного цеха, лучший мастер местности, если не всего королевства, и вдруг ждет оценки какого-то доктора, который и в ружьях, может, понимает, только если ему три раза объяснить, а на четвертый раз в лоб ударить. Оценки человека, которого впервые видит… Грех тщеславия был одним из любимых грехов исповедника пяти обетов Рейхара Китта.