Рыба на мелководье

Но Вайтеш давно уже привык к такого рода разговорчикам. Он слышал подобное по несколько раз на дню, и страхи страхами, а пугаться вечно – дело нелёгкое. Но Вайтеш и правда был, наверное, слишком уж осторожен. Хотя, возможно, благодаря этому он и вёл, как могло показаться извне, столь спокойную и размеренную жизнь. Но то, как он выглядел, то, во что одевался и то, как говорил, отнюдь не заставляло думать, что Вайтеш вообще может испытывать какое-никакое чувство волнения. Вайтешу было лет двадцать шесть, насколько это было известно его соседям. Но его манера жить могла быть присуща лишь полоумному старику, который не заботится ни о себе, ни об окружающих, ни о том, что на уме у этих окружающих, когда они видят Вайтеша, покинувшего свой скромный домик закутанным в одеяло, чтобы попить чай прямо на городской дороге. На самом деле, Вайтеш был весьма скромен и стеснителен, но эти качества распространялись исключительно на его спальню. Она была завешана шторами, не пропускающими свет, оберегающими своего владельца от посторонних взглядов. В ней Вайтеш чувствовал себя совершенно иначе, нежели вне её. Посередине помещения висело большое зеркало, перед которым Вайтеш даже иногда прихорашивался. Он одевался во всё самое красивое, что только мог найти в своём небогатом гардеробе, причёсывался и подолгу крутился у зеркала, наслаждаясь собой и только собой. Соседские девицы почему-то находили в нём необъяснимую прелесть, которой не видели и в самых привлекательных мужчинах в городе. И всё бы ничего, но разум Вайтеша был далеко не таким прозрачным, как всем казалось. Точнее, как казалось тем, кто вообще думал о Вайтеше, а таких было не много.

Вайтеш боялся. Смертельно боялся каждого жителя Дуодроуда, и сам не мог объяснить, почему. Он боялся лавочника, у которого покупал еду. Боялся швеи, что зашивала ему простыни. Боялся даже девушек, проявляющих к нему искреннюю симпатию. Что уж говорить о незнакомцах, что совались в город со своими проклятыми историями о дорожных приключениях. Но больше всего Вайтеш боялся выродков, как их называли жители Таргерта, – вечно следящих, вечно пялящихся на него.

Никто не знал, откуда они пришли и кто они. Известно было только то, что белки их глаз глубоко-коричневого цвета, а вокруг зрачков тонкие кровавые ниточки. Несмотря на всеобщее недоверие к себе, выродки вскоре до того расплодились, что превзошли числом самих жителей города. Никто, разумеется, не осмеливался расспрашивать их, вдруг те, чего доброго, разозлятся и выгонят горожан наружу. А наружу никто не хотел. Никто не хотел. Со дня их появления в Дуодроуде никто не обмолвился и словом ни с одним из них. С выродками не разговаривали даже дети, которых заботливые родители с раннего возраста науськивали не обращать внимания на людей со странными глазами. И выродки слонялись и слонялись по улицам Дуодроуда, изнемогая от голода. Иногда их заставали в чужих домах за кражей еды и тёплой одежды. Но большинство из них попросту умирали на виду у всех, и так и лежали их тела на городских дорогах, разлагаясь, укореняя в умах горожан страх и ненависть. Люди боялись даже притрагиваться к умершим. Никаких денег на еду и кров заработать выродки, конечно, не могли, ведь стоило хоть одному из них приблизиться к горожанам, те разбегались или, и того хуже, нападали на них. Но тревоги остальных жителей Дуодроуда не шли ни в какое сравнение с неусыпной паникой бедного Вайтеша, живущего в страхе перед неизведанными кровавыми колечками. Да что уж там, в страхе перед всем вокруг. Спастись от страхов можно было только в "Рыбе на мелководье". Там не было очень хороших людей, но и выродков тоже не было.

Рядом с Вайтешем плюхнулись двое приземистых мужичков, да так внезапно, что Вайтеш схватился за кружку с элем и расплескал добрую четверть. Они весело о чём-то говорили, но Вайтешу было до того скучно, что даже такая непримечательная беседа пробудила в нём любопытство. А те двое обсуждали выродков.

– Уверен, так оно и было, – утверждал первый.

– А вот и нет, ты всё придумал, или это твоя Сара придумщица, – возражал второй.

– Станет она выдумывать, скажешь тоже.

– Она всего лишь полоумная старуха, все это знают. Она сошла с ума давным-давно, а сейчас бегает по городу и что-то бормочет и выкрикивает, вертя головой в разные стороны, как больная кошка.

– У неё нет других дел, кроме как смотреть да слушать. Так с чего ей врать? Вещи она говорит весьма недурственные и стоящие пристального внимания.

– Уж не твоего ли?

– А что, если и моего? Ты-то сам ни разу к ней не наведывался. Каково ей, бедняжке? Ты об этом подумал?

– Не влюбился ли ты часом?

– Нет-нет-нет. Но истории, которые она рассказывает, и правда, вызывают…

– Что вызывают? Сонливость? Я тебе так скажу, ничегошеньки твоя Сара не знает, а если и знает, то врёт, что знает.