Рыбаки

Вокруг столба дыма кружила стая птиц, едва приметных в наступающей темноте. Небо над нами приобрело оттенок яркого пламени, а деревья превратились в силуэты — жутких свидетелей того, как обращаются в пепел портфель Икенны, сумки Боджи, дурная гитара, тетрадки с изображением М.К.О., фотографии, блокноты с рисунками Фифидона, головастиков, реки Оми-Алы, рыбацкие тряпки, одна из баночек, в которой мы надеялись держать рыбу, да так и не использовали, игрушечные автоматы, будильник, альбомы для рисования, спичечные коробки, нижнее белье, рубашки, брюки, обувь — все, чем братья когда-то владели и к чему прикасались, — поднималось и исчезало с дымом.

12. Ищейка

Обембе был ищейкой.

Тем, кто первым обо всем узнавал, кто выведывал все и изучал это. Голова его вечно ломилась от идей, а когда приходило время, он их рождал — словно окрыленных и способных летать созданий.

Именно Обембе — через два года после переезда в наш дом в Акуре — обнаружил, что за этажеркой в гостиной спрятан заряженный пистолет. Оружие он нашел, гоняясь за маленькой мушкой, что влетела к нам в комнату. Насекомое жужжало у него над головой и умудрилось избежать двух яростных ударов учебником «Элементарной алгебры», которым Обембе поспешил воспользоваться в качестве орудия убийства. Стоило ему второй раз промахнуться, и мушка улетела в гостиную, где опустилась на полку с расставленными в разных секциях телевизором, видеоплеером и радиоприемником. Пустившись в погоню за насекомым, Обембе внезапно вскрикнул и уронил учебник. Мы только недавно переехали, и никто еще не успел заметить торчащий из-за этажерки кончик пистолетного ствола. Отец, испугавшись не меньше нас, отнес оружие в полицию. Он радовался, что его не успели найти младшие дети — Дэвид или Нкем.

У Обембе были глаза ищейки.

Глаза, подмечающие мельчайшие детали — такие, которые другой бы на его месте пропустил. По-моему, Обембе даже догадывался, что Боджа в колодце, еще до того, как его нашла там миссис Агбати. Утром, когда она обнаружила утонувшего Боджу, Обембе жаловался, что вода — какая-то маслянистая и дурно пахнет. Он набрал воды, чтобы умыться, и заметил на ее поверхности в ведре жирную пленку. Позвал меня, и я, зачерпнув воды, попробовал ее и тут же выплюнул. Запах я тоже заметил — вонь гниения, мертвечины, — но откуда он, определить не мог.

Именно Обембе раскрыл тайну того, что стало с телом Боджи. Мы не ходили на его похороны, не было плакатов, гостей — вообще никаких признаков ритуала. Я спросил у брата, когда наконец погребут Боджу, но он не знал и не хотел спрашивать у родителей, двух стражей нашего дома. И хотя Обембе не стал бить тревогу или копать глубже, если бы не он, я бы так и не узнал, что стало с телом Боджи. В первую субботу ноября — через неделю после возвращения матери из психбольницы — он нашел кое-что, чего я не замечал, прямо на верхней полке этажерки, за свадебной фотографией родителей, сделанной в 1979-м. Обембе показал мне небольшой прозрачный сосуд. Внутри лежал полиэтиленовый пакетик, наполненный порошком пепельного цвета — вроде глинистого песка из-под поваленных деревьев, высушенного на солнце до состояния мелких, похожих на соляные, кристалликов. Едва взяв сосуд в руки, я заметил ярлычок: «Боджа Агву (1982–1996)».

Через несколько дней мы подошли к отцу, и Обембе прямо заявил, что он все знает: странный порошок в пакетике — это пепел Боджи. Оторопевший отец во всем признался. Рассказал, как члены клана и родственники строго предупредили его и мать, что Боджу хоронить нельзя. Предать земле самоубийцу или братоубийцу значило согрешить против Ани, богини земли. Христианство, конечно, прочесало земли игбо мелкой гребенкой, однако крохи традиционных верований сумели проскочить между зубцов. Время от времени из деревни или от членов клана в местных диаспорах доходили слухи о мистических происшествиях — несчастных случаях и даже смертях в наказание от богов. Отец не верил в кару богини и в то, что подобное «изобретение неграмотных умов» вообще существует, однако решил все же не хоронить Боджу — ради матери и еще потому, что горя с него хватило. Нам с Обембе ничего не сказали, и мы бы так ни о чем и не проведали, если бы не Обембе-ищейка.

* * *

У Обембе был разум ищейки: неугомонный ум, постоянно жаждущий новых знаний. У него постоянно возникали вопросы — его все интересовало, и он любил читать, насыщая свой мозг. Самым близким его другом была лампа, при свете которой он читал по ночам. Всего в нашем доме имелось три керосиновые лампы с колесиком-регулятором и фитильком, кончик которого окунался в небольшой резервуар с топливом. В те дни в Акуре постоянно случались перебои в подаче электричества, и каждый вечер Обембе приходилось читать при свете лампы. После смерти братьев он стал читать так, будто от этого зависела его жизнь. Он жадно, как всеядный зверь, глотал сведения из прочитанных книг и запасал их в уме. А потом, обработав и выделив самое главное, передавал мне в упрощенном виде — в качестве историй на ночь.